Поражение гуманизма (отрывок из книги "Бог, возвращающий радость. История Исава и Иакова"

Поражение гуманизма

В свое время бежавшая в Америку из Советской России будущая великая писательница Алиса Розенбаум, ставшая известной всему миру под именем Айн Рэнд, выразила надежду на то, что на этой земле сможет восторжествовать чистый разум, достаточно трезвый, чтобы, отличая худое от доброго, выбирать доброе. Айн Рэнд идеализирует человека, и, по ее собственным словам, описанный ею герой[1] – это, скорее человек, который мог бы быть, нежели чем человек действительно существующий.

Надежда на торжество здравого смысла – безусловно, прекрасна, но беда в том, что даже самые лучшие из нас не всегда прислушиваются к нему. В Библии мы находим лишающий человечество иллюзий приговор: «Нет праведного ни одного, все согрешили, каждый совратился с пути своего». Таким образом, мы убеждаемся в том, что ни один человек, согласно библейскому определению, не обладает внутренней целостностью. Каждый человек живет в состоянии собственной «гражданской» войны, внутреннего разлада с самим собой. Таким образом, он борется за обретение целостности, за то, чтобы зная добро и зло, выбирать первое и отвергать последнее. А потому выраженная Айн Рэнд надежда на торжество «чистого разума» - красивая, возвышенная, эпическая утопия.

На протяжении всей истории человечества мы нет-нет, да и выражали надежду на то, что человек освободится от сковавшего его разум демонического зла, и на новом витке своей истории наконец-то начнет поступать достойно своего человеческого призвания. Но, нет и увы, нас раз за разом ждало разочарование.

В битве между добром и злом человек, вроде бы борясь за добро, неизменно становился на сторону зла. Эти сражения окончательно истощили нашу веру в себя, и, кажется, что только гордыня не позволяет нам признать окончательной утраты ориентиров и потери представления о том, за что же мы все-таки боремся. Мы боролись за ценность человеческой жизни, но посмотрите, как мы это делали! Мы боролись за право одного человека на свою веру, лишая этого права другого. Мы боролись за право человека на жизнь, отбирая это право другого человека. Мы боролись за права одних людей свободно передвигаться, при этом ограничивая и лишая этого права других. Мы боролись за сексуальную свободу одних, делая других рабами этой свободы. Человеческое безумие, о котором пишет Павел в Послании к Римлянам, в наши дни достигло своего апогея, и произошло это по той же самой причине – люди отказались от Бога[2].

В борьбе за познание и различение добра и зла люди потерпели поражение. «Но почему, – спросите вы, – ведь люди так старались!» Апостол Павел дает нам ответ: «Они заменили истину Божию ложью, и поклонялись, и служили твари вместо Творца, Который благословен во веки, аминь» (Рим. 1:25). Вы снова спросите: «Но какое отношение это может иметь к нашему вопросу о познании добра и зла?» Дело в том, что различать добро и зло, не зная Истины, – невозможно. Предлагая первым людям это знание, дьявол сказал очень важную вещь: «и будете как боги», но, будучи как боги, невозможно знать добро и зло. Когда богов становится много – очень тяжело понять, что добро, а что зло – представление об этом у каждого свое. Кто-то из нас осуждает сегодня педофилию, а кто-то ратует за то, что нельзя лишать ребенка права на сексуальную жизнь. Одни пытаются оградить детей от просмотра порнографии, а другие говорят, что мы не должны лишать ребенка права на доступ к любой желаемой для него информации. Кто-то из нас стремится защитить ребенка от влияния гомосексуализма, другие говорят, что нужно дать детям шанс и возможность выбрать свою половую ориентацию. Вы слышите все эти голоса в нашем мире? Это спорят боги, которыми мы стали.

---

[1]Говард Рорк в «Источнике» и Джон Голт в «Атлант расправил плечи».

[2]См. Рим. 1:21-32.

Sosed: Личности, или возвращение утраченной человечности....

Sosed: Личности, или возвращение утраченной человечности....: Заседание Синедреона затягивалось. Слишком много времени отнял вопрос о том, может ли человек выкупить проданный им дом, если его новый хо...

ИСТОРИЯ ИСАВА И ИАКОВА В КОНТЕКСТЕ ХРИСТИАНСКОГО БОГОСЛОВИЯ

ГЛАВА ПЕРВАЯ

ИСТОРИЯ ИСАВА И ИАКОВА В КОНТЕКСТЕ ХРИСТИАНСКОГО БОГОСЛОВИЯ

Неподготовленный читатель вряд ли догадывается, насколько серьезные споры породила рассказанная нами история: лучшие христианские ученные «расшибали» друг другу лбы, осыпали противников издевательствами и даже проклятиями и, конечно же, не стеснялись обвинить в ереси тех, кто не имел «истинного» понимания истории Исава и Иакова. Августин и Пелагий, Лютер и Эразм, Кальвин и Арминий – вот имена немногих, но пожалуй самых известных участников этого затянувшегося спора. Спектр вопросов поднятых в рамках этой дискуссии достаточно обширен, чтобы подробно останавливаться на них в данной книге – кроме всего прочего это уже неоднократно пытались сделать до меня[1] – поэтому в дальнейших рассуждениях я буду делать акцент исключительно на вопросах избрания Иакова и отвержения Исава в данном споре.

После долгих рассуждений, кому оказать честь и позволить первому высказаться по данному вопросу в своей книге, я не придумал ничего лучше, чем позволить выступить Жану Кальвину: «Бог не создает всех людей в одинаковом состоянии, но предназначает одних к вечной жизни, а других к вечному проклятию. В зависимости от цели, для которой создан человек, мы говорим, предназначен ли он к смерти или к жизни»[2]. Поэтому еще до того, как Исав или Иаков могли совершить что-то такое, чтобы определило их судьбу, Бог отверг Исава и избрал Иакова[3]. Вся жизнь человека определена до его рождения; сам человек не в силах не повлиять, не изменить свою судьбу. Сам того не замечая, в своих убеждениях Кальвин оказывается очень близок к языческим представлениям о роке.

Иоа́нн Златоу́ст, архиепископ Константинопольский, богослов, почитаемый церковью как один из трёх Вселенских святителей и учителей вместе со святителями Василием Великим и Григорием Богословом, занимает достаточно категоричную позицию в вопросе о роке (который как вы увидим, перекликается с учением Кальвина о предопределении): «Итак, отвращение от рока принадлежит к числу не того, что требует рассуждения, но того, что – ясно. Подобно тому как ясно, что дурно – убивать и отвратительно – прелюбодействовать, так ясно и то, что придавать значение року – дурно и недозволительно»[4].  Более того Иоанн Златоуст называет злословящими Бога тех, «которые противопоставляют мудрости Его провидения[5] обусловливаемое роком нестроение и необходимость»[6]. Подобные хулители «добровольно низвергают себя, с большим неразумием отвергнув от себя ту свободу, какую им даровал Бог, подчинив себя тягчайшему рабству и своими помыслами выдумывая ужаснейшую тиранию, какой никогда не было, отсекая всякую добрую надежду и пытаясь лишить крепости тех, которые ревностно преданы добродетели»[7]. Борющийся с еретиками всех времен и народов Жан Кальвин, наверное, не без удивления узнал, что сам оказался записанным в язычники одним из самых почитаемых богословов церкви:

Невозможно, невозможно, чтоб человек, придающий значение року, оказался в состоянии достигнуть небес, лучше же сказать: невозможно, чтоб он оказался в силах избежать геенны и наказания, так как рок повелевает всем верить вопреки догматам Божиим. Бог говорит: "Если захотите и послушаетесь Меня, то будете вкушать блага земли; если же отречетесь и будете упорствовать, то меч пожрет вас: ибо уста Господни говорят" (Ис.1:19-20).

Ты видел, как говорит Бог и какие полагает законы? Послушай и судьбу, как говорит она и как вводит противололожные постановления, и пойми, как то сказано божественным Духом, а слова этой – лукавым демоном и некоторым свирепым чудовищем. Бог сказал: "если хотите" и "если не хотите", делая нас господами добродетели и порока и полагая это в зависимость от нашего образа мыслей. А что говорит тот, т. е. диавол? То что избежать определенного судьбой невозможно, хотим ли мы того, или не хотим. Бог говорит: аще хощете, благая земли снесте; судьба говорит: даже если мы и хотим, но если не будет дано нам, то никакой прибыли в этом желании нет. Бог говорит: "если не хотите слушать слов Моих, меч пожрет вас"; судьба говорит: если мы не желаем, а нам будет дано, то во всяком случае спасаемся. Не это ли говорит судьба? Что могло бы оказаться яснее этого сражения? Что – открытее этой войны, которую учители порока – демоны без стыда так предприняли против божественных изречений? Но, о чем я и сказал, нет ничего удивительного в том, что этому верят демоны и равные им люди, то есть, язычники; а тягостнее всего то, что вы, столь наслаждающиеся божественным и спасительным учением, не оказываете должного уважения, но перебегаете к тем неразумнейшим и губящим душу выдумкам.

Таким образом, делая выводы из слов Иоанна Златоуста, можно сказать: учение о предопределение есть не что иное как замаскированная языческая вера в неизбежность определенного судьбой или роком. Но Иоанн Златоуст идет еще дальше, категорично заявляя о стоящих за подобными убеждениями демонах, так как подобное учение сводит на нет учение о христианском благочестии: если все в мире предрешено за нас, то какой же смысл в том, чтобы что-то делать? Ведь, чтобы ты ни делал, хорошее ли, плохое ли, это никак не влияет на твое избрание, на твое определение, на твой рок?! Вся жизнь человека превращается подобным учением в фарс и бессмыслицу.

Или не это говорит судьба? Никто пусть не увещевает ни к чему полезному, никто пусть не слушает другого, который увещевает; напрасно существуют законы и судьи, напрасно – порицания и наставления, напрасно – страх наказания, напрасно – почести и почетные дары, также и награды за подвиги тем, кто хорошо поступает! Если ты проявишь заботливость, не будет отсюда никакой пользы, и если ты будешь нерадив, не произойдет никакого вреда. Будучи дитятей, никто пусть не ходит в училище, став мужем, никто пусть не слушает законов, пусть не обращает внимания на советы и полезные вразумления! Что будет в состоянии принести труд? …

И для чего я говорю относительно детей, когда ты не отважишься делать этого, во всяком случае, даже и в отношении к слугам, но и угрожаешь, и стращаешь, и употребляешь всякие способы, чтобы слуга у тебя сделался прекрасным, и не полагаешься на рок? Почему же наказываешь, если он сделался дурным? Ведь произошел грех не от него, а от рока, который его толкал. Почему же хвалишь его, если он сделался прекрасным? Ведь не его – добродетель, а роковая. Лучше же сказать: никто не будет ни прекрасным, ни худым. Человек, не делающий ни того, ни другого по собственному побуждению, но получающий принуждение извне, не будет ни этим, ни тем. Так, почему же мы хвалим мужей? За что же порицаем? За что проклинаем, за что ублажаем других? Видишь, до какой нелепости довело нас слово о судьбе? Никто не целомудрен, никто не распутен, никто не корыстолюбив, никто не справедлив; и добродетель, и порок упразднены, и напрасно мы введены в эту настоящую жизнь, лучше же сказать: не напрасно, а даже – на несчастье. И как не нелепо быть толкаемым в грех принуждением рока, а с другой стороны, терпеть крайнее наказание под его же воздействием, вместо того, чтобы пользоваться сожалением и состраданием, – подвергаться ненависти и наказанию, вместо того, чтобы пользоваться почтением? Того, кто терпит несправедливость и пострадал от насилия, следует не наказанию подвергать, а окружать почестями; а мы и терпим несправедливость, и переносим наказание. Что могло бы быть неразумнее этого: за то, что тяжко страдаем, ввергнутые в грех, за это терпеть и наказание? Судьба сотворила человекоубийцу, и берет жизнь за то, что человек повиновался ей: какой догмат мог бы быть пагубнее этого? Это похоже на то, как если бы кто, столкнув в пропасть и овладев свергнутым, снова домогался наказания его за это; или – как если бы кто, предав кого-нибудь бесчеловечной госпоже на изувечение и в жертву бесчисленным бедствиям, потребовал наказания преданного человека за его рабство и плен. Скажи мне: разве что-нибудь могло бы быть неразумнее этого или – более несчастно, чем этого рода люди? ….

Если есть рок, то нет суда; если есть рок, то нет веры; если есть рок, то Бога нет; если есть рок, то нет добродетели, нет порока; если есть рок, то все напрасно, все без пользы и делаем, и терпим; нет похвалы, нет порицания, нет стыда, нет позора, нет законов, нет судилищ[8].

Итак, там, где Златоуст видит демонов, как кажется, Кальвин видит Господа Бога! Там, где Златоуст видит величайшую несправедливость, Кальвин, призывая на помощь Павла, усматривает Божье определение: «Ты скажешь мне: "за что же еще обвиняет? Ибо кто противостанет воле Его?" А ты кто, человек, что споришь с Богом? Изделие скажет ли сделавшему его: "зачем ты меня так сделал?"» (Рим.9:19,20). Со всяким, кто готов заикнуться о нелогичности или несправедливости таких убеждений, кальвинисты готовы расправиться одной простой фразой: «Да кто ты такой?!»

Нисколько не пытаясь спорить с Божьим всемогуществом и всевластием, я, тем не менее, осмелюсь предположить, что процитированные выше стихи вряд ли служат тому, чтобы отбить у нас всякую охоту рассуждать о Божьей справедливости и Его планах. Слова Павла скорее служат последней точкой в его аргументации о том, почему Бог решил включить в Свой план спасения не только детей обетования, но и язычников. Таким образом, Павел использует пример избрания Иакова и отвержения Исава, чтобы показать нам то, что только Бог до конца знает, что Он вложил в того или иного человека, и для какой судьбы и миссии Он его предназначил. Связано ли это каким-то образом с вопросом о спасении? Безусловно! Вся история человечества – история спасения. Но вот только на эту историю мы начинаем смотреть не через призму Писания, а через очки наших богословских традиций и жизненного опыта.

Мы пытаемся навязать Богу наше представление о выборе: выбирая одного нужно обязательно отвергнуть другого. Мы отвергаем друг друга на протяжении жизни, иногда наши решения обоснованы, а иногда нет. Мы видим жизни людей, и часто наш человеческий взгляд говорит нам о том, что жизни и смерть определенных людей, свидетельствовали о том, как далеки они были от Бога. Мы делаем вывод – они отвержены. Мы думаем, что Бог отверг их, также как и мы отвергаем тех, кого не любим или любим меньше. Нашего сердца не хватает, чтобы вместить тех, кто нам не нравится – мы проецируем свои чувства и способности на Бога. Мы думаем, что Бог отвергает только по той причине, что рядом с избранным обязательно должен быть отверженный, потому что только так избранный сможет оценить проявленную к нему милость.

Жан Кальвин пишет о предопределение Божьем: «это истинный лабиринт, откуда человеческий разум никак не может выбраться»[9]. Тем самым Кальвин совершенно справедливо указывает над неоднозначность и сложность обсуждаемого вопроса, что, кстати, утверждал еще и Эразм Роттердамский в своей «Диатребе» (за что подвергся жестокой критике со стороны Лютера), более того, он осуждает любопытство тех, кто стремится к исследованию этого вопроса: «посему там, где речь идет о предопределении, любопытство, будучи не в силах себя обуздать, тут же необдуманно бросается в глубокую бездну»[10]. Однако осуждая попытки дать истолкование этого вопроса в Библии со стороны других, Кальвин, очевидно, делает исключение для себя самого, хотя изучение его трудов доказывает, что лучше бы ему от этих рассуждений было воздержаться.

Кальвин пишет: «основанием для этого избрания не служит ничего, кроме чистой (выделение италиком автора) благости Божией»[11]. А возвращаясь вновь к Наставлениям в христианской вере мы читаем: «Я признаю, что Измаил, Исав и подобные им отпали от усыновления из-за собственных пороков и по собственной вине. Им было поставлено условие – верно хранить союз с Богом, которое они вероломно нарушили»[12]. Так все же, судьба людей предопределяется изволением Бога в чистом виде или же человеческие поступки все-таки принимаются в расчет? Кальвин явно противоречит сам себе, говоря, что решения Бога безусловны, а после утверждая обратное. Как пишет об этом Роберт Шенк:

Таким образом, согласно учению Кальвина, прежде сотворения мира Бог «определил то, что произойдет с каждым человеком». Одних Он «предназначил к вечной жизни, других – к вечному проклятию», не принимая во внимание никаких качеств и заслуг людей, избранных или отверженных: «никакие их действия не влияют на происходящее». И все же каким-то образом «причина [гибели отверженных] в них самих»

Нет сомнений, что люди, будучи грешниками, заслуживают гибели. Но, согласно представлению Кальвина об отвержении, вина отверженных является следствием, а не причиной их отвержения. Ибо если по извечному предопределению Бог безусловно «предопределил» отдельных людей к вечному проклятию просто потому, что «пожелал обречь их на погибель», не могут быть справедливыми слова «причина и основание [отвержения] в них самих», поскольку Божье предопределение предшествовало всякому действию человека. Согласно данному Кальвином определению избрания и отвержения, вина отверженных является прямым следствием Божьего предопределения об отвержении. Бог сотворил отверженных не для чего иного, как для вины и вечного проклятия, и подлинные «причины и основание» их отвержения в Божьем предопределении, а не в «них самих», как утверждает Кальвин[13].

Читая работы Кальвина трудно не признать, что он пытается угодить и нашим, и вашим, лавируя между сложно согласующимися друг с другом для его учения местами из Писания. Это вполне объяснимо, если учесть, что Кальвин строит свою позицию не на беспристрастном изучении Писания, а опираясь на концепцию предложенную раннее Августином: если бы Бог хотел спасти всех, - Он бы всех спас, но если очевидно то, что спасаются не всех, значит, Он этого просто не желает. Таким образом, у Кальвина не понимание Писания формирует его богословие, но богословие формирует его понимание Писания. «Кальвин отвергал истинный смысл многих мест в Писании в угоду своему богословскому учению, правильность которого отстаивал, обращаясь к выборочным местам и искусно истолковывая наиболее очевидные слова Священного Писания»[14].

Читатель, я мог и дальше продолжать выискивать слабые места во взглядах Августина, Кальвина, Лютера, и я бы их находил, точно также как кто-то наверняка найдет бреши в моих собственных убеждениях. И было бы удивительно, если бы произошло по другому – мы люди, мы не обладаем непогрешимостью, а потому не существует абсолютно истинного систематического богословия. За то есть Писание – истинное, непогрешимое, богодухновенное Писание, зовущее в нас мир увлекательных библейских историй.

---

[1]Интересующийся читатель без особых проблем может найти исчерпывающую информацию в приведенных ниже источниках.

Мартин Лютер, О рабстве воли. http://krotov.info/library/12_l/lut/er_01.htm; Эразм Роттердамский, Диатриба или рассуждение о свободе воли. http://krotov.info/library/26_ae/aera/zm_10.htm; Августин Гиппонский, О предопределении святых, http://krotov.info/library/01_a/avg/ustin_031.html; Грудем, Уэйн. Систематическое богословие. Введение в библейское учение. Пер. с англ. – 2-е изд. – СПб.: Мирт, 2010. – 1453 с.; Шенк, Роберт. Жизнь в Сыне. Исследование учения о неотступности. Пер. с англ. – СПб.: «Библия для всех», 2000. – 382 с.; Барт, Карл. Церковная догматика. Том 1 / Пер. с нем. (Серия «Современное богословие»). – М.: Библейско-богословский институт св. апостола Андрея, 2007. – 560 с.; Кальвин, Жан. Толкование на Послания апостола Павла к Римлянам и Галатам / Пер. с латинского И.В. Мамсурова. – Мн.: МФЦП, 2007. – 560 с.; Кальвин, Жан. Наставление в христианской вере. Том второй. Книга III. – М.: «Издательство Российского Государственного Университета, 1998. – 480 с.; Пикирилли, Роберт Е. Кальвинизм, арминианство и богословие спасения: Пер. с англ. – СПб.: «Библия для всех», 2002. – 291 с.; Форлайнс, Ф. Лерой. Библейская систематика. СПб.: «Библия для всех», 1996. – 272 с.; Даннинг, Рэй. Благодать вера и святость. СПб.: «Библия для всех», 1997. – 598 с.

[2]Жан Кальвин, Наставление в христианской вере. Том второй. Книга III. – М.: «Издательство Российского Государственного Университета, 1998. – С. 381.

[3]Ср. Жан Кальвин, Толкование на Послания апостола Павла к Римлянам и Галатам / Пер. с латинского И.В. Мамсурова. – Мн.: МФЦП, 2007. – С. 240-244.

[4]Иоа́нн Златоу́ст, Полное собрание сочинений Св. Иоанна Златоуста в двенадцати томах. Том Второй, Книга Вторая. ШЕСТЬ СЛОВ О СУДЬБЕ И ПРОВИДЕНИИ. http://krotov.info/library/08_z/zlatoust/02_02_05.htm#6.

[5]Исходя из дальнейших рассуждений Иоанна Златоуста мы можем увидеть, что в его понимании вера в Провидение Божье отнюдь не лишает человека возможность делать выбор в пользу добра или зла. Иоанн Златоуст подчеркивает, что человек именно свободен в том, чтобы выбирать одно или другое: «Бог сказал: "если хотите" и "если не хотите", делая нас господами добродетели и порока и полагая это в зависимость от нашего образа мыслей» (Там же).

[6]Там же.

[7]Там же.

[8]Иоа́нн Златоу́ст, Полное собрание сочинений Св. Иоанна Златоуста в двенадцати томах. Том Второй, Книга Вторая. ШЕСТЬ СЛОВ О СУДЬБЕ И ПРОВИДЕНИИ. http://krotov.info/library/08_z/zlatoust/02_02_05.htm#6.

[9]Жан Кальвин, Толкование на Послания апостола Павла к Римлянам и Галатам / Пер. с латинского И.В. Мамсурова. – Мн.: МФЦП, 2007. – С. 245.

[10]Жан Кальвин, Толкование на Послания апостола Павла к Римлянам и Галатам / Пер. с латинского И.В. Мамсурова. – Мн.: МФЦП, 2007. – С. 245.

[11]Жан Кальвин, Толкование на Послания апостола Павла к Римлянам и Галатам / Пер. с латинского И.В. Мамсурова. – Мн.: МФЦП, 2007. – С. 241.

[12]Жан Кальвин, Наставление в христианской вере. Том второй. Книга III. – М.: «Издательство Российского Государственного Университета, 1998. – С. 384.

[13]Роберт Шенк, Жизнь в Сыне. Исследование учения о неотступности. СПб.: «Библия для всех», 2000. – С. 345-6.

[14]Роберт Шенк, Жизнь в Сыне. Исследование учения о неотступности. СПб.: «Библия для всех», 2000. – С. 350.

В своей работе Роберт Шенк приводит множество свидетельств своему утверждению, в рамках данной работы я не могу их рассматривать, поэтому рекомендую обратиться читателю к вышеприведенному источнику.

Sosed: Личности, или к утраченной человечности. Иона.

Sosed: Личности, или к утраченной человечности. Иона.: Среди высоких холмов Месопотамии, вдоль излучины Тигра, раскинулась широкая долина. Большую часть долины занимал город. Город был вели...

Будучи грешником, человек неспособен поверить в Бога?

Если даже вера человека, как учат кальвинисты, есть ни что иное «как благодатная работа Бога»[1]. Тогда, когда Писание говорит нам: «Аврам поверил Господу, и Он вменил ему это в праведность» (Быт.15:6), - получается, что Бог вменил Авраму в праведность Собственную благодатную работу? Тогда зачем же приписывать эту заслугу Авраму – «Он вменил ему это в праведность»? Следуя логике кальвинистов было бы необходимо сказать в этом месте: «Аврам поверил Господу, и Бог вменил Себе это в праведность».

---

[1]Роберт Е. Пикирилли, Кальвинизм, арминианство и богословие спасения. – СПб.: «Библия для всех», 2002. – С. 31.

Карл Барт и его взгляд на реформатскую доктрину о предопределении (Пост Первый)

Как утверждает Карл Барт: «учение об избрании может быть легитимно понято и изложено только в форме истолкования того, что сам Бог сказал о себе самом. Оно не может, не имеет права обращать свой взор ни на что, кроем слова Божьего, Его истину и реальность» (Карл Барт, Церковная догматика. Том 1 / Пер. с нем. (Серия «Современное богословие»). – М.: Библейско-богословский институт св. апостола Андрея, 2007. – С. 358.).

«Достаточно примечательно то обстоятельство, что относительно учения об избрании сегодня приходится обращаться как раз к определенному направлению в реформаторском богословии. Известным историческим фактом является то, что учение о предопределении в большей степени, нежели другие учения, характеризуют облик реформатской церкви или, во всяком случае, реформатскую доктрину XVI-XVII веков и отличает ее от других. Этот факт может и должен побудить реформатское богословие с особой серьезностью заниматься этим учением. Но он не может служить основанием этого учения. Учение о предопределении не может осознать и явить себя в качестве реформатского, а тем более христианского, если оно будет подчеркивать эту историческую характерную черту реформатской церковности и богословия как таковую и пытаться пробудить ее к новой жизни в ее историческом облике, то есть в форме по возможности более корректного повторения старореформатского учения о предопределении. Если вышеупомянутая книга Лорена Бёттнера начинается словами: «Цель этой книги состоит в том, чтобы … показать ту великую систему, которая известна как реформатская вера, или кальвинизм, и продемонстрировать, что это вне всякого сомнения, учение библейское и разумное» и если автор считает, что это достаточная рекомендация, когда он представляется в качестве Кальвинист без оговорок, то нужно сказать, что он тем самым ставит себе задачу в дурном смысле слова схоластическую, принципиально чуждую основному принципу именно реформатской догматики. Воспроизведение кальвинистской системы есть необходимая, достойная и поучительная задача истории церкви и догматов. Но ее нельзя смешивать с задачей разработки христианского реформатского учения, и такую разработку нельзя давать в форме воспроизведения «кальвинизма». Задавать вопросы Библии означает здесь не только то, чтобы апостериори – задав также и вопросы «разуму»! – доказать, что библейское учение тождественно учению Кальвина. «Кальвинизм» может (даже больше, чем в историческом смысле этого понятия) быть делом человечески добрым и достойным. Но в строго богословском христианском понимании не существует «кальвинизма», как не должно было бы существовать и никакого «лютеранства». То, что Кальвин и старая реформатская церковь со всей серьезностью разрабатывали учение о предопределении – и ту конкретную форму, в которой они его разрабатывали, - мы примем и будем постоянно иметь перед собой как настоятельное указание на этот предмет и как достойный высокого уважения вклад в его изучение. Но мы бы оказали подобающую честь Кальвину именно тем, что отправились бы вместе с ним туда, куда шел он, и исходили бы из того, из чего исходил он. Но этим местом были, по собственным самым торжественным заверениям Кальвина, не он сам, а значит, и не его система, но – лишь интерпретируемое в его системе Священное Писание, к которому мы и должны – не отказываясь учиться у Кальвина его интерпретации, но ни в коем случае не в качестве Кальвиниста без оговорок – каждый раз заново обращаться и единственно перед которым мы должны нести ответственность как перед самой последней инстанцией. Современный неокальвинизм уже с формальной точки зрения представляет собой дурную реставрацию католического принципа предания, который из всех реформаторов именно Кальвином отвергался резче всего. Если мы желаем сохранять верность Кальвину, мы ни в коем случае не должны полагать, что учение о предопределении было неким «палладием» старой реформатской церкви и придерживаться той особой формы, в которой оно ею разрабатывалось»[1].

---

[1]Карл Барт, Церковная догматика. Том 1 / Пер. с нем. (Серия «Современное богословие»). – М.: Библейско-богословский институт св. апостола Андрея, 2007. – С. 358-360.

Давид. Противоречия человеческого сердца - Введение

ВВЕДЕНИЕ

«Библия - как ноты. Знаешь их - зазвучит музыка. Нет - одни крючки».[1]

Александр Мень.

Жизнь человека не бывает простой, она, скорее, подобна головоломке, в которой разве что Богу под силу разобраться. И даже жизнь самого убогого и посредственного, на чей-то взгляд, человека – это лабиринт, по которому можно блуждать до бесконечности. Стоит только попробовать заглянуть в чью-то жизнь, и голова пойдет кругом в веренице событий и лет, а мысли безнадежно спутаются, пытаясь разобраться во всех хитросплетениях эмоций и мотивациях поступков. Она подобна бездонному колодцу – только загляни внутрь и у любого смельчака перехватит дыхание от осознания зияющей в нем глубины. И, тем не менее, большинству из нас свойственно воспринимать человеческую жизнь несколько по-другому.

Все представляется нам настолько простым, когда речь заходит о жизни другого человека, и в то же самое время мы не замечаем того, насколько все усложняется, когда речь заходит о нашей собственной жизни.

Мы редко задумываемся над тем, что если мне тяжело мириться с чьим-то несовершенством, то точно также кому-то не под силу переносить мои недостатки, и поступки, выходящие за пределы его понимания, культуры и веры. Мы так часто изумляемся, что кому-то непонятны очевидные, на наш взгляд, вещи. Но при этом не думаем о том, что и сами можем стать причиной чьего-то изумления. Мы ожидаем от кого-то стопроцентной честности, когда сами не бываем абсолютно честны. Мы ожидаем от кого-то искренности, но что можно сказать о нашей собственной душевной открытости и готовности впустить ближнего в тайные уголки своего сердца? Другими словами, мы часто требуем от людей вокруг нас совершенства, которого лишены сами. Мы судим других так, словно рассчитываем на то, что сами никогда не окажемся на «скамье подсудимых».

Наверное, нет на земле такого человека, который бы не испытал всю тяжесть неумолимого и безжалостного вопроса: «Как же ты мог это сделать?», или «Как же ты мог такое сказать?» В этом вопросе содержится не только осуждение, но, что гораздо хуже, – нежелание понять другого человека и фактическое отвержение.  Ставя вопрос подобным образом, мы не оставляем человеку шанса на принятие и понимание, ведь его поступок оказался за пределами нашего понимания, убеждений, принципов, веры, а мы то уж точно никогда бы не поступили подобным образом. Но в том то и дело, что поступили, поступаем и будем поступать. И не так, так иначе! Речь идет о принципе – мы все согрешаем, мы все делаем глупости, нам всем приходится краснеть и чувствовать себя неудобно.

Удивляет другое, все те,  кто некогда стали жертвами подобного отношения к себе, спустя время стали чьими-то «палачами». Становится просто удивительно, почему, принимая себя такими, какие мы есть, со всеми своими пороками и недостатками, мы отказываем в принятии людям, в которых едва заметим тень несовершенства.[2] На мой взгляд, виной всему роковая ошибка, которую мы вновь и вновь допускаем на протяжении всей нашей жизни, оказываясь на «судейском месте», и она заключается в том, что мы пытаемся упростить то, что простым быть не может. Мы пытаемся нивелировать то, что уравнять невозможно. Нельзя смотреть на чью-то жизнь через призму своей собственной и нельзя сравнивать свои жизни, потому что мы не в силах сделать это объективно.

Ведь чаще всего совершенный поступок или произнесенное слово становятся основой для нашего суждения о жизни другого человека. Но едва объектом осуждения становимся мы сами – изменяется наш подход к суду: если других мы судили по их делам, то себя мы судим по ситуации и побудительным мотивам. С другой стороны, если мы и имеем представление о мотивах собственных поступков, - то о том, что толкнуло ближнего на тот или иной шаг, мы можем только догадываться. Когда речь заходит о другом человеке, мы чаще всего мало что знаем о нем, и потому не имеем полного представления о происходящем в его душе. Мы воссоздаем картину реальности так, как если бы это делал слепец, пользуясь другими органами чувств и опираясь на информацию, полученную от окружающих. Но поступая так, мы не сможем представить реальное положение дел. Вот так и с нашим суждением о других – мы лишены полного представления о ситуации. И даже если опираемся на определенные факты и неопровержимые доказательства – это все равно мало что изменит, потому что у нас нет возможности увидеть и узнать абсолютно все.

Ведь если мы и можем с какой-то определенностью оценить свою ситуацию, то оказаться на чьем-то месте не всегда будет просто. Но вникнуть по-настоящему в чью-то жизнь, при этом, не проживая с этим человеком день за днем, час за часом, минута за минутой и мгновение за мгновением невозможно в принципе. Таким образом, наш суд всегда будет поверхностным, а значит, и лишенным какой бы то ни было истины.

Итак, мы лишены возможности так глубоко заглянуть в душу другого человека, а значит, мы также лишены и возможности верно судить о нем. Никто из людей не может окунуться в омут тайных мыслей, суждений и побудительных мотивов другого человека. Нам доступно только то, что лежит на поверхности – совершенные поступки и сказанные слова. Гораздо реже нас посвящают в тайны, свидетелями или участниками которых стали другие. Но еще реже нам открывается доступ во «святое святых» человеческого естества – сферу мотивации его поступков.         

В этой связи мне представляется совершенно уникальным опыт погружения в мир историй, повествующих нам о жизни библейских героев. И дело не в том, что каждая из этих историй уникальна по своему содержанию, и даже не в исторической достоверности описываемых событий заключается их подлинная ценность. Их ценность заключена в самой природе библейского рассказа. Судьбы библейских героев порою перекликаются с нашими собственными судьбами, они сложны и неоднозначны. Им так же, как и нам, знакомы сладостный вкус побед и горечь поражений, восторг надежд и боль разочарований. Одного и того же героя можно увидеть исполненным благородных стремлений и высоких помыслов, а спустя мгновение беспристрастный рассказчик изобразит его погрязшим в ничтожной трусости и низком коварстве. И вдруг этот же самый герой на новом витке жизненного серпантина вновь предстает исполненным любви и готовности отдать свою жизнь за того, кого совсем недавно ненавидел. Как и любой человек, никто из библейских героев не застрахован от ошибки. И как совершенно справедливо заметил Сомерсет Моэм: «…но разве дано нам предвидеть, как низко человек способен пасть и как высоко вознестись?»[3] Да, такова она, самая обычная и в то же время невероятно необычная человеческая жизнь. И мир библейских героев, как бы и кто бы не старался это исказить или приукрасить – это мир реальных, самых обычных людей.

Но не откровение о реализме библейского мира заставляет меня трепетать, перелистывая страницы Священного Писания, а, скорее, уникальность и беспрецедентность предложения посмотреть на жизнь человека глазами Бога. Библия – это и есть взгляд Бога на человеческую историю, переданную нам доступными и понятными для нашего восприятия средствами.[4] Читая Священное Писание, мы заглядываем туда, куда заглянуть может только Он. Мы обретаем возможность слышать то, о чем говорят за закрытыми дверями, мы становимся свидетелями коварных интриг и заговоров, а иногда мы слышим то, что может услышать только Он – голос человеческого сердца. Мы не отдаем себе отчета в том, что, следуя по страницам Священной истории, вслед за нашим рассказчиком мы заходим туда, куда смертные войти не могут. Мы мгновенно переносимся из одной эпохи в другую, совершаем головокружительные скачки с места на место, и при всем том абсолютно не понимаем ценность привилегии, которая нам дана! Ведь проникая подобным образом в мир библейских героев, мы становимся свидетелями свершающегося таинства Божьего. Именно здесь перед нами раскрываются не только совершенные поступки, но и то, что им предшествовало: мысли, побуждения, тайные разговоры и т.д. Мы лишены возможности обладания подобной информацией в нашей повседневной жизни, но в мире библейской истории Бог позволяет нам вместе с Ним увидеть не только чей-то поступок, но и его истоки. А значит, из этих, давно ставших «историей» историях, нам позволено узнать об отношении Бога к тому, что происходит в современной жизни.

И нет ничего простого в этих историях! Какими бы они не были, длинными или короткими, каждая из них – это свой особый мир и путь длиною в жизнь. Жизнь человека редко (если вообще она таковой бывает) проходит гладко и ровно. Жизнь человека сложна и неповторима, в чем и заключается ее прелесть. Человек не застрахован от ошибок и падений, но у Бога есть план, как его поднять. И надо сказать, что красота человеческой жизни заключается не столько в стойкости и «устойчивости» человека, сколько в его готовности и способности подниматься после падения.

Однако, несмотря на очевидную неспособность человека прожить жизнь не ошибаясь, также очевидно, что своим отношением к чужим и собственным ошибкам мы создаем иллюзию того, что жизнь человека может проходить «без сучка и задоринки». Наверное, именно поэтому мы и пытаемся изобразить такой идеальной жизнь многих библейских героев. Для нас ведь важно, чтобы их персоналии могли нас вдохновлять. Поэтому мы и слышим проповеди, призывающие нас быть похожими на Авраама, Моисея или Давида. В жизни этих и других библейских героев нет места человеческим слабостям. На то ведь она и жизнь героя. Но если все же падения и ошибки имеют место, – мы стараемся сделать вид, как будто бы их нет, ведь мы же не хотим унизить подвиг и величье героя?! Кроме того, нам нужен эталон, который служил бы мерилом для наших собственных, и, что еще более важно, чужих жизней. Таким образом, библейский герой становится еще и нашим обвинителем.

Так, например, в момент проявляемой нами слабости под давлением испытаний, нас судит Иов, который, страдая, не жаловался. Если у нас недостает веры, мы вспоминаем Авраама, кротости – Моисея, ну и т.д. У перечисленных выше героев мы не замечаем недостатков, и не потому, что у них их не было. А потому, что на мужей веры нас приучили смотреть через особые «очки», которые исключают наличие в их жизни каких бы то ни было «черных» пятен.

Однако проблема заключается в том, что эти пятна все-таки есть, а их игнорирование приводит к потере цели и смысла библейской истории. А используемый для маскировки проблем метод истолкования превращается из непредвзятого исследования в неприкрытое лицемерие. Мы отказываемся принять Божье приглашение посмотреть на мир Его глазами, пусть и через призму человеческого изложения. Но что самое важное, таким образом мы лишаемся возможности узнать и о том, как Бог смотрит на нас. Ведь жизнь библейских героев – это жизнь обычных людей, таких, как мы с вами. Жизнь любого из них – это жизнь реального, самого что ни на есть человечного человека. Именно такую жизнь мы можем наблюдать на страницах Библии в описании непростого, полного взлетов и падений жизненного пути царя Давида.

            Какой же была жизнь Давида? Об этом сложно сказать наверняка, ведь библейский текст не является ее полным описанием. Скорее в Библии мы найдем лишь тщательно выверенный рассказ, соответствующий определенному замыслу автора, последовать за которым нас приглашают.[5] История Давида – это повесть о непознаваемости, противоречивости, красоте и мерзости страстей,[6] бушующих в человеческой душе. Это история человека, который страстно любил Бога, но также был способен и на хладнокровное убийство своего ближнего. Это история человека, который безумно любил своего сына Авессалома, но в то же самое время сторонился его, боясь приблизить к себе, потому что видел в нем своего соперника.[7] Это история человека, который был бескомпромиссным в одних случаях и позволял себе преступную слабость в других. Но это не только его история, это также история всего человечества, трагедия которого выражена в восклицании Павла: «Ибо знаю, что не живет во мне, то есть в плоти моей, доброе; потому что желание добра есть во мне, но чтобы сделать оное, того не нахожу. Доброго, которого хочу, не делаю, а злое, которого не хочу, делаю» (Рим. 7:18-19). Это и моя история, потому что и я восклицаю сегодня вместе с ним: «Боже мой, почему я поступаю так, хоть не хочу того? Почему мне бывает приятно зло, которое всем сердцем ненавижу? Почему, зная о последствиях, все же совершаю поступок? Почему не провожу время с теми, кого люблю, и трачу его на тех, кто этого не стоит? Почему боюсь быть собой, и почему примеряю на себя чужие роли? Почему? Почему? Почему?»

Я не знаю, найду ли ответы на все эти вопросы, пускаясь в путешествие по жизни Давида. Но я уверен в одном – этот муж Божий прожил замечательную и яркую жизнь, и в чем-то она была похожа на жизнь каждого из нас. А значит, изучая его жизнь, я больше постигаю свою. Возможно, это не поможет мне забыть прошлые проблемы и уберечься от будущих ошибок, но я наверняка смогу найти подтверждение своей уверенности в том, что Бог никого из нас не оставит. Не оставит, как Он не оставил и Давида, того Давида, который получил так много, и пренебрег всем ради сиюминутной страсти. Как не крути, но в какой-то момент каждый из нас становится духовным потомком Исава, и Богу пришлось бы отвергнуть всех Своих детей, потому что порой мы только и способны видеть чечевичную похлебку, подаваемую нам «хитрецом Иаковом». Но милость Его проявляется в том, что через жертву Иисуса Христа Он смотрит на нас как на Своих духовных потомков. Отпрыск, произошедший из корня Иессеева, отца Давида, дал нам ту же надежду, которая была дана и Давиду – Бог останется верен Своему завету с нами. Тому завету, в который Он вступил добровольно, завету в котором Он ничего не ожидает от нас взамен, а только обещает, что Его любовь к нам будет непреложна и неизменна.

---

[1]Александр Мень. …Ваш отец Александр. Бостон: Публикации Дианы Виньковецкой, 1998.

[2]В то время как Христос повелевает нам возлюбить ближнего как самого себя и поступать с другими так, как бы мы хотели, чтобы поступали с нами, мы упорно продолжаем любить себя и отказываемся удостоить любви своего ближнего, а с другими поступаем так, как не пожелали бы того себе.

[3]Сомерсет Моэм, Избранные произведения в 2-ух томах. Т. 2. Роман и рассказы. Санаторий (М.: Радуга, 1985), 690.

[4]К этому можно, пожалуй, добавить, что читатель видит историю глазами Бога, но через «очки» библейского автора.

[5]Библейские повествования облечены в форму «рассказа», в котором переплетаются и теология, и история. Однако они не являются ни богословскими, ни историческими текстами в строгом смысле слова. См. Грант Р. Осборн, Герменевтическая спираль: общее введение в библейское толкование / Пер. с англ. – Одесса: Евро-Азиатская Аккредитационная Ассоциация, 2009. – С. 250.

[6]В этом месте мне хочется попросить каждого пережившего благоговейный гнев читателя, вспомнить об убийстве Урии и прелюбодеянии с Вирсавией.

[7]Авессалом совершил суд над Амноном, на который не решился сам Давид, тем самым он противопоставил себя Давиду, став его соперником  еще задолго до того, как он осознанно поднял против Давида восстание.



Посмотреть трейлер к книге
Купить книгу

УЗУРПАЦИЯ ОТКРОВЕНИЯ - глава из книги "Бог под арестом"

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

УЗУРПАЦИЯ ОТКРОВЕНИЯ

Вся история церкви - смесь заблуждения и насилия.

Иоганн Вольфганг Гёте

В свое время, обращаясь к приведенному на суд Христу, Пилат задает самый важный в истории человечества вопрос: «Что есть истина?» (Иоан. 18:38). Наверное, сегодня любой ученик воскресной школы смог бы помочь Пилату с ответом на этот вопрос, сказав: Пилат, Истина стоит перед тобой. Однако с того времени, у нас, как у последователей Христа, больше не осталось сомнений в том, что же такое Истина, появились сомнения другого плана: а кто сегодня имеет право истолковывать/интерпретировать Истину[1]?

Истина

Кто-то скажет: «Конечно же, Церковь и только Церковь имеет право на истолкование истины». И разве апостол Павел не ясно выразился на этот счет в 1-ом Послании к Тимофею: «Сие пишу тебе, надеясь вскоре придти к тебе, чтобы, если замедлю, ты знал, как должно поступать в доме Божием, который есть Церковь Бога живого, столп и утверждение истины» (1 Тим. 3:14-15)? Да это и в самом деле так, но разве сам Павел не допускает возможность того, что он сам, кто-то другой или даже ангел с неба может попытаться увести святых от Истины: «Но если бы даже мы или Ангел с неба стал благовествовать вам не то, что мы благовествовали вам, да будет анафема» (Гал. 1:8)? И разве в этом же послании Павел не подвергает публичной критике самого Петра, наиболее знаменитого и почитаемого новозаветной церковью апостола: «Но когда я увидел, что они не прямо поступают по истине Евангельской, то сказал Петру при всех: если ты, будучи Иудеем, живешь по-язычески, а не по-иудейски, то для чего язычников принуждаешь жить по-иудейски?» (Гал. 2:14)? И это был тот самый Петр, обращаясь к которому Христос сказал: «и дам тебе ключи Царства Небесного: и что свяжешь на земле, то будет связано на небесах, и что разрешишь на земле, то будет разрешено на небесах» (Матф. 16:19)! Постойте, но Петр чуть было «не связал» язычников иудейским законом, и только противостояние Павла помогло сохранить «евангельскую истину». Итак, нам важно принять как неоспоримый факт следующее: мы люди, и независимо от занимаемого нами положения будь-то в Церкви или в обществе, нам свойственно ошибаться. Если мы не верим в это, то рано или поздно мы закончим созданием чего-то подобного институту папства в католической церкви с утверждением непогрешимости главы этого института.

Мне весьма симпатична точка зрения Жака Деррида, утверждающего, что «история западной философии есть ничто иное, как тщательно продуманный обман; что, следовательно, истина доступна философам не более чем всем остальным, не имевшим чести быть принятыми в их гильдию»[2]. Кевин Ванхузер отмечает:

Мотивом, лежащим в основе стратегии упразднения, предложенной Дерридой, стала его тревога по поводу неправомерных претензий на авторитетность и узурпацию власти. Вера человека в то, что он открыл для себя единственно верное Значение (или Бога, Истину) становится превосходным оправданием для того, чтобы заклеймить своих идейных противников как «глупцов» или «еретиков» [3].

А потому продолжает Ванхузер саркастически комментировать точку зрения Жака Деррида: «Ни священники, которые якобы говорят от имени Бога, ни глашатаи Разума философы не заслуживают доверия – их «логоцентрические» претензии на преимущественное право толкования (например, разума или Слова Бога) – обман, который необходимо разоблачить, или, что еще лучше, деконструировать»[4]. Итак, Деррида утверждает, что никто не обладает абсолютным правом на истолкование Истины и что Истина доступна всем[5]. И разве не в этом суть евангельского послания, разве не к этому стремились реформаторы? Однако, проблема и Жака Дерриды, и критикующего его позицию Кевина Ванхузера, состоит в том, что они оба ратуют за истолкование истины, в то время как Бог призывает нас Истине следовать. Она не существует в привычном смысле. Истина людей – статична (и именно поэтому она часто становится объектом для истолкования), истина Бога не может быть статичной, потому что Она живая и явлена нам в Личности Иисуса Христа. Истину невозможно увидеть в чем-то, но ее можно увидеть в Ком-то. Таким образом, настоящая проблема состоит не в праве на ее толкование/интерпретацию, а в том что в какой-то момент Истина стала «нуждаться» в истолковании, вместо принятия и следования за ней.

Толкование Истины

Шейн Клейборн пишет: «Можно восхищаться Иисусом и поклоняться ему, не делая того, что делал Он»[6], также и  Серен Кьеркегор утверждает: «Желание восхищаться Христом, вместо того чтобы следовать за ним, изобретено не злыми людьми; скорее, оно присуще тем, кто мягкотело желал бы находиться на безопасной дистанции от Иисуса»[7]. Изобретение, о котором идет речь – одно из самых страшных в истории человечества. Это оно превращает ярких, неповторимых и горячих последователей Христа в серую, однообразную и теплую биомассу, наполняющую собой церковные скамьи и стулья. Создатели этого изобретения не так безобидны, как это может показаться, и отношение к ним Христа свидетельствует об этом: «…знаю твои дела; ты ни холоден, ни горяч; о, если бы ты был холоден, или горяч! Но, как ты тепл, а не горяч и не холоден, то извергну тебя из уст Моих» (Откр. 3:15-16).

Истолкование Истины, вместо Ее признания необходимо нам в качестве обходного маневра, нам нужен ориентир, но ориентир не как живой пример, а как истолкование этого примера. Мне кажется, что истолкование чаще всего появляется там, где нам не совсем удобно следовать примеру. Богатому юноше из Евангелий повезло не так сильно, как сегодня нам – рядом не оказалось никого, кто бы помог ему «истолковать» ультимативный призыв Христа на свой лад. Рядом с ним был только Сам Христос – Живой Пример, Истина, приглашающая следовать за Собой. Мы не хотим сегодня уходить от Христа с опечаленным лицом, мы хотим с радостью за Ним следовать, но при этом, не теряя собственный интерес. Нам нужна не жизнь во Христе, вместо нее нам нужно устраивающее нас истолкование жизни. Всякий раз, когда текст используется для появления истолкования, мы совершаем определенную манипуляцию, в результате которой истолкование становится орудием нашей борьбы с самим текстом Писания.

Библейский текст, не ставит своей целью появление толкования на него, его цель была в том, чтобы призвать нас к следованию. Цель текста состояла не в том, чтобы на него появились многотомные истолкования, а в формировании у читателя определенного отношения к жизни, проявляемого через его обновленный характер. Мы же превращаем Священное Писание в источник для написания наших учебников по догматике, бесчисленных и часто бесполезных комментариев. Но ведь в этом и есть искажение изначального замысла – ни один из библейских текстов не писался с этой целью.

Для того чтобы доказать нам важность этого утверждения, Бог дает не просто Текст Своего Слова, но Сам становится живым Словом. В 39 псалме Давида мы находим такие слова: «Жертвы и приношения Ты не восхотел; Ты открыл мне уши; всесожжения и жертвы за грех Ты не потребовал. Тогда я сказал: вот, иду; в свитке книжном написано о мне: я желаю исполнить волю Твою, Боже мой, и закон Твой у меня в сердце» (Пс. 39:7-9). Особый интерес для нас представляет греческий вариант так называемый «Перевод семидесяти» или Септуагинты шестого стиха, который предлагает нам следующее прочтение: «Жертвы и приношения Ты не восхотел; но тело Ты уготовал мне; всесожжения и жертвы за грех Ты не потребовал»[8].

Итак, Божий Сын воплотился, чтобы Слово для каждого из нас стало не просто текстом, но реальной и живой Личностью. Именно это подчеркивает автор Евангелия от Иоанна утверждая, что Слово и Его Автор становятся полностью идентичными, между ними нет противоречий или несоответствий[9]. Человек, произносящий это Слово, имеет на него абсолютное право, потому что Он и есть это Слово. Мы же продолжаем смотреть на жизнь Иисуса именно как на Текст, соответственно, он получает истолкование, и истолкований, хотя бы чисто теоретически, может быть столько же, сколько и прочтений этого текста.

Уже однажды упомянутый нами Протагор, который наверняка бы пришелся по вкусу современным постмодернистам, утверждал: «Какой мне кажется каждая вещь, такова она для меня и есть, а какой – тебе, такова же она, в свою очередь, для тебя». Однако даже христианам постмодернистского толка с такой формулировкой согласиться будет сложно: если признать правоту Протагора, значит абсолютной истины нет, а если ее нет, значит путей ко спасению может быть много, а не один, как мы утверждали последние две тысячи лет. Поэтому, не признавая прав на истину за другими, мы боремся за эксклюзивные права на обладание истиной. Том Райт пишет:

Представители последнего поколения людей на Западе состязаются в борьбе за истину, как две команды, которые пытаются перетащить канат на свою сторону. Одна команда пытается свести истину к «фактам» - к тому, что можно доказать таким же образом, как мы доказываем, что нефть легче воды или даже что дважды два – четыре. Люди второй команды полагают, что всякая «истина» относительна и что за любой претензией на обладание истиной кроется претензия на обладание властью[10].

Но этих двух крайностей возможно избежать, если мы перестанем искать и утверждать Истину для кого-то, но попытаемся найтись и утвердиться в Ней сами. Да, мы должны приглашать людей к Богу, но Его Самого каждый из нас должен открыть для себя сам. Гнев Бога возгорелся на друзей Иова именно за то, что они пытались навязать свое восприятие Бога Иову.

Опыт

Если бы Церковь была совершенна, тебя бы в ней точно не было.

Американская пословица

Дело не в том, способны ли мы воспринимать истину полностью и совершенно, а в том способны ли мы сохранить и защитить познанную нами истину за границами своего сердца. Истинность пережитого заключается не в подтверждении универсальности полученного опыта или навязывании его другим, а в сохранении его глубоко личного характера. Когда речь идет о личных отношениях с Богом, просто не может быть шаблонов – свою жизнь с Богом не выкроить по чужому лекалу.

В религии же зачастую обнаруживается стремлении к истинности, подтверждающейся в шаблонности переживаний. И где же тогда вера? В чем она проявляется, если мы находимся в постоянном поиске подтверждения и одобрения у других? А когда мы не находим в жизни других подтверждения собственного опыта, отказываемся от него и начинаем строить свою жизнь по чужим чертежам. Но даже шаблонный подход к обретению определенных переживаний не даст нам шаблонного результата. Его просто не существует. Я не могу получить ощущения, переживания, опыт другого человека. Я могу навязать его себе, согласиться с ним, в конце концов, я могу попытаться сжиться с ним, убив свою собственную жизнь, но не смогу жить за него. Мы не были выкроены по одному лекалу. И именно поэтому в природе просто не может существовать абсолютно идентичное восприятие текста, послания, природы, человека, поступка и т.д. Истина одна, и она не относительна, но мы находимся на разных расстояниях от нее относительно друг друга. Однако человек не спешит познать истину на своем уровне. Человек, соблазненный формой, готовым решением, очевидным, он отказывается понять и познать внутреннюю силу текста. То есть, он отказывается стать соавтором текста, отказывается родить свое собственное понимание значение текста.

Мы все чаще готовы обратиться за готовыми ответами к другим, потому что мы перестали доверять своим собственным отношениям с Богом, а возможно, что мы их и не смогли построить. «И когда скажут вам: обратитесь к вызывателям умерших и к чародеям, к шептунам и чревовещателям, – тогда отвечайте: не должен ли народ обращаться к своему Богу? спрашивают ли мертвых о живых? [Обращайтесь] к закону и откровению. Если они не говорят, как это слово, то нет в них света» (Ис. 8:19,20).

Подобно тому, как во времена Исаии люди, утратившие свою личную связь с Богом, обращались к гадателям и чародеям в поисках ответа, так сегодня многие христиане евангельского толка ищут откровения у пророков, что также стало напоминать гадание, о котором говорит Исаия. Исаия призывает обратиться к закону и откровению, но даже о них он говорит, что «если они не говорят, как это слово, то нет в них света». Пророческое предупреждение Исаии появляется именно в контексте ухода от поиска Божьего откровения и Самого Бога. В библейской истории есть эпизод о том, как иудейский царь Ахаз отказался от вопрошания Бога, прикрываясь религиозным «не хочу искушать Бога»[11]. Столкнувшись с угрозой вторжения Сирии и Израиля на свою территорию, Ахаз пошел по наиболее понятному, реалистичному и плотскому пути – он обратился за помощью к царю ассирийскому. А чтобы доказать тому свою преданность и лояльность, Ахаз даже установил в иерусалимском храме жертвенник по образу и подобию жертвенника царя ассирийского. Замена жертвенника имеет знаковое значение. Жертвенник – место, которое символически указывает на молитвенную жизнь верующего; тот, кому принадлежит жертвенник – это тот, на кого мы уповаем. Ахаз показал, что уповает на ассирийского царя[12]. А на кого сегодня уповаем мы? Где находится наш жертвенник? По чьему образу и подобию он выстроен? Кого мы сегодня копируем?

Не веря в возможность построения личных отношений с Богом, мы становимся падкими на сенсации. Нас соблазняет чужой опыт и чужие откровения. У нас не хватает веры в то, что мы могли бы выстроить собственную, уникальную модель отношений, поэтому, сегодня появляются различные христианские молитвенные (и не только) движения, которые вроде бы призваны нас обогатить, но на деле обкрадывающие нас в личном опыте с Богом. К примеру, если сегодня меня вдохновляет чья-то многочасовая и ежедневная молитвенная жизнь, и я пытаюсь сымитировать это в своей жизни, не принимая во внимания обстоятельств того человека, – могу в итоге оказаться сам духовно разбитым. Знаю об этом из собственного опыта.

Работая штатным преподавателем Теологического института, у меня была масса времени на то, чтобы изучать книги, работать над своими лекциями и проповедями. Но однажды мне предложили подработать на стройке, и летом в период каникул я уехал работать. Помню, в свой первый трудовой «отпуск» я в буквальном смысле набрал чемодан книг по теологии, запасся конспектами, и приготовился вкусить новых духовных откровений. Первую неделю работы над реконструкцией шестиэтажного отеля, я просто умирал от усталости. Возвращаясь в свой номер после десяти часов тяжелой физической работы, я проваливался в глубокий сон, едва дотрагиваясь головой до подушки. Когда я втянулся в работу, иногда хватало времени на то, чтобы открыть Библию и что-то оттуда прочитать, но не более. Ни одна из тех книг, которые я взял с собой, так и не была открыта тем летом. Я понял, что работая на стройке, я просто физически и эмоционально не смогу включиться в ту же самую интеллектуальную и духовную жизнь, которая была у меня в институте. В свое время Мартин Лютер писал, что у него столько дел, что он не может позволить себе молиться менее четырех часов. Это, конечно же, замечательный и достойный для подражания пример, но не будем забывать, что доктор Лютер не работал по двенадцать часов в поле или на стройке, он писал книги и читал лекции.

У каждого из нас, безусловно, должна быть духовная жизнь, но она должна проходить в нашем собственном ритме и по нашему собственному графику. Современные христианские лидеры похожи на рыночных зазывал, наперебой приглашающих покупателей к своему прилавку. Однако, к «покупке» опыта других людей нужно относиться крайне осторожно. В каких-то вопросах опыт других людей может помочь нам продвинуться вперед, но в каких-то вопросах он отбросит нас назад или вызовет остановку на нашем собственном пути. Именно поэтому мы и говорим о том, что Истину возможно познать только в непосредственном личном контакте с Ней. И результат, то что мы узнаем, пожалуй, должен остаться нашей тайной. Также как мы не делимся интимной стороной супружеских отношений, также, думается мне, не следует «кричать на каждом углу» о том, что мы переживаем в своих отношениях с Богом.

Людям свойственно делиться пережитым по нескольким причинам. Иногда это делается для того, чтобы поделиться своей радостью. Иногда для того, чтобы заявить о своей исключительности. А может быть еще и для того, чтобы убедиться, что происшедшее с нами – все же остается в рамках нормальности или ортодоксальности. Однако бывает, что оглашение нашего интимного опыта оказывает деструктивный характер в жизни других людей, а возможно и в нашей собственной. Кто-то почувствует себя ущербным, потому что у него не было «подобных» эксклюзивных переживаний. А ведь они и в самом деле эксклюзивны. Вспомним, к примеру, хотя бы реакцию Петра на горе преображения. С Христом в этот момент было трое из Его учеников, но только Петр предложил построить там кущи, остальные – промолчали, сохраняя пережитую тайну. Но Петр поспешил заявить во всеуслышание об исключительности пережитого, о своем восторге.

С другой стороны, кто-то будет нас осуждать, а возможно, предавать анафеме, потому что наш опыт может не вписаться в рамки ортодоксальности. Кто-то может просто огорчиться, потому что никогда не переживал с Богом подобной близости[13]. И вот здесь-то и возникает вопрос, а должен ли человек переживать «подобную» близость, или же он должен найти свою. Более того, встретив негативную реакцию со стороны ближнего, наш собственный опыт подвергнется определенной коррозии сомнений, охлаждения, а иногда даже и отречения. Сколько раз мы не делали того, что считали должным сделать, по причине сомнений в том, как отреагируют наши близкие? Мне кажется, именно об этом сказал Христос:

Итак всякого, кто исповедает Меня пред людьми, того исповедаю и Я пред Отцем Моим Небесным; а кто отречется от Меня пред людьми, отрекусь от того и Я пред Отцем Моим Небесным. Не думайте, что Я пришел принести мир на землю; не мир пришел Я принести, но меч, ибо Я пришел разделить человека с отцом его, и дочь с матерью ее, и невестку со свекровью ее. И враги человеку - домашние его. Кто любит отца или мать более, нежели Меня, не достоин Меня; и кто любит сына или дочь более, нежели Меня, не достоин Меня; и кто не берет креста своего и следует за Мною, тот не достоин Меня. Сберегший душу свою потеряет ее; а потерявший душу свою ради Меня сбережет ее (Матф. 10:32-39).

Мы и в самом деле боимся потерять свою душу, свою привычную жизнь, окружение, церковь, конфессию, семью, наконец. Именно поэтому мы с хорошо известной и понятной нам Истиной поступаем так, как это сделал Пилат – отворачиваемся от нее и в конце концов, распинаем ее.

Но значит ли все вышесказанное, что мы должны полностью отказаться от опыта других людей? Нет! Рассмотрим следующий пример. Израиль поставил огромный акцент на передаче духовного опыта, так что по сути своей передача опыта стала для него не просто традицией, но скорее системой национального образования. Духовный опыт, полученный Израилем на горе Синай, имел колоссальное значение и фактически стал фундаментом для веры в ЯХВЕ всех последующих поколений. Однако, несмотря на все плюсы  сохранения истории получения откровения, мы видим, что это не оградило последующие поколения от отпадения. Наоборот, местами оно носило национальные масштабы и фактически привело к тому, что люди полностью утратили личные отношения с Богом. Все, что у них осталось, – история опыта других людей. Это стало возможным, потому что еще на горе Синай народ отказался от непосредственного контакта с ЯХВЕ. Израильтяне предпочли посредничество Моисея, это заложило основу для религиозной жизни всех последующих поколений – Бог говорил к народу, но только тогда, когда в народе находился хотя бы кто-то, готовый Его слышать. А со смертью пророка Малахии наступает четыреста лет так называемого «Божьего молчания»[14], но может быть, было бы правильнее сказать об этом времени, как о периоде духовной слепоты и глухоты народа, о котором говорил еще Исаия: «И сказал Он: пойди и скажи этому народу: слухом услышите – и не уразумеете, и очами смотреть будете – и не увидите. Ибо огрубело сердце народа сего, и ушами с трудом слышат, и очи свои сомкнули, да не узрят очами, и не услышат ушами, и не уразумеют сердцем, и не обратятся, чтобы Я исцелил их» (Ис. 6:9,10)?

Не происходит ли что-то подобное сегодня? Мне думается, что да. Люди перестают слышать Бога. Его голос, обращенный к нашему сердцу, заглушается голосами множества духовных гуру, пытающихся похитить нас у Него. Мы только и слышим: приехал апостол такой-то, все сюда! Приехал целитель такой-то, все сюда! Мы мечемся на рынке религии от прилавка к прилавку. В Божьем храме снова стоят столы меновщиков, и с вас снова взимается храмовый налог без которого вам, конечно же, не получить благословение Бога. Но только вот в чем секрет. Сакрамент делает священным не сила его отпускающего, но вера получающего[15]. Божье чудо происходит не потому, что у кого-то есть помазание, а потому что у тебя есть вера. И если у тебя нет веры, то ни какой «распомазанный гуру» не поможет тебе обрести свое чудо. Этого не сделает даже Бог: «И не совершил там многих чудес по неверию их» (Матф. 13:58).

Итак, в процессе богопознания мы сталкиваемся с антитезами: публичность – интимность, универсальность – индивидуальность. Чрезмерный акцент на интимности и индивидуальности духовного опыта, как отмечает Дэвид Бейкер, может привести к индивидуализму, в который скатывается современное американское христианство. Однако в современной евангельской церкви на постсоветском пространстве мы сталкиваемся с другой проблемой – пренебрежение индивидуальным опытом богопознания в пользу опыта коллективного. Проблема эта особенно остро стоит в условиях характерных для славянских народов автократий, и евангельская церковь в этом отношении, к сожалению, не становится свободным и защищенным оазисом. Настоящая опасность кроется в том, что за так называемым коллективным опытом/точкой зрения/откровением всегда кроется позиция определенного человека. Пожалуй, было бы лучше сразу назвать его диктатором. Диктатор будет маскировать свою точку зрения, прячась за риторикой «братского» общения.

Итак, природа рассматриваемого здесь конфликта кроется в противостоянии индивидуальности, пытающейся обрести и сформировать себя, с личностью, утратившей свою индивидуальность и растворившейся в обезличенном коллективе, который эта личность отождествляет с собой. Странно, но живущий за счет коллектива диктатор, утверждает, что у него ничего нет своего, несмотря на всю очевидность того, что нет ничего как раз таки у подначального ему коллектива, он же на самом деле обладает всем. И для того, чтобы все оставалось как есть, диктатору необходимо подавлять любую появляющуюся в коллективе индивидуальность.

Возвышение христианских гуру или кому нужно твое невежество

Любая человеческая система когда-нибудь да приходит к тому этапу,

 на котором она ожесточает именно тех, кому призвана служить,

а те, кого она обесчеловечивает больше всего — это люди,

которые думают, что руководят ею.

Джейк Колсен «Что, Ты больше не хочешь ходить в церковь?»

Невежество - первая предпосылка веры,

 и поэтому церковь так высоко его ценит.

Поль Анри Гольбах

                                                                                                                            

Помню шок, пережитый мной на одном из служений в Минской церкви «Благодать», когда один уважаемый пророк и служитель сравнивал бакалавров богословия с черноморскими бычками, рыбой, у которой два существенных недостатка – большая голова и соответственно не так много гастрономически полезного материала и плавает эта рыба на мелководье, т.е. нет от бакалавра богослова толка в служении и не способен он понять глубину и суть божественных откровений. Я не берусь в этой работе рассматривать качество получаемого на постсоветском пространстве евангельского богословского образования, этой проблеме можно посвятить отдельную книгу, так как неразрешенных вопросов в этой сфере жизни евангельской церкви присутствует масса. Однако здесь вопрос в другом, для меня стало очевидным, что в церквях давно наметилась тенденция высмеивать и даже порицать людей стремящихся получать знания, в том числе и формальное богословское образование. Возникает вопрос: почему в современном евангельском христианстве так часто можно встретить столь болезненное отношение к знаниям и образованию?

В своей совместной работе «Социология невежества» Адин Штейнзальц и Амос Функенштейн отмечают, что представление об открытом знании как о безусловном идеале сложилось в еврейском обществе еще во времена их странствований по Синайской пустыне. И вот, как это описывается в книге Чисел:

Моисей вышел и сказал народу слова Господни, и собрал семьдесят мужей из старейшин народа и поставил их около скинии. И сошел Господь в облаке, и говорил с ним, и взял от Духа, Который на нем, и дал семидесяти мужам старейшинам. И когда почил на них Дух, они стали пророчествовать, но потом перестали. Двое из мужей оставались в стане, одному имя Елдад, а другому имя Модад; но и на них почил Дух, и они пророчествовали в стане. И прибежал отрок и донес Моисею, и сказал: Елдад и Модад пророчествуют в стане. В ответ на это Иисус, сын Навин, служитель Моисея, один из избранных его, сказал: господин мой Моисей! запрети им. Но Моисей сказал ему: не ревнуешь ли ты за меня? о, если бы все в народе Господнем были пророками, когда бы Господь послал Духа Своего на них! И возвратился Моисей в стан, он и старейшины Израилевы (Чис.11:24-30).

Сталкиваясь с постоянным ропотом и непониманием вверенного ему народа, Моисей страдает от того, что только он один слышит и понимает волю Божью. И вот теперь, когда семьдесят израильских старейшин пророчествует, возникла новая проблема, уже совершенно иного характера – ближайший Моисею человек, Иисус Навин, пытается воспрепятствовать происшедшему в Израиле пробуждению. Моисей видит причину такого отношения в ревности Иисуса Навина, который, судя по всему, беспокоился, не потеряет ли Моисей свое положение и влияние. После чего звучат архиважные слова Моисея: «О, если бы все в народе Господнем были пророками, когда бы Господь послал Духа Своего на них!» Они по сути являются отображением новозаветного идеала Божьего народа у апостола Петра: «Но вы – род избранный, царственное священство, народ святой, люди, взятые в удел, дабы возвещать совершенства Призвавшего вас из тьмы в чудный Свой свет; некогда не народ, а ныне народ Божий; [некогда] непомилованные, а ныне помилованы» (1 Пет. 2:9,10).

Итак, мы видим, что ни Моисей, ни Петр нисколько не обеспокоены потерей своего положения или авторитета в среде Божьего народа. Они провозглашают идеал, в котором подчеркивается близость каждого человека не просто к некому закрытому знанию или мистическому опыту, но к Самому Богу. Как Моисей желает, чтобы весь народ состоял из пророков, так и Петр отстаивает идею священства всех верующих.

И Моисей, и Петр понимали, что само по себе посредничество является  временным явлением в жизни верующего человека, а потому не должно восприниматься нами как идеал. По сути, Моисей становится посредником только из-за боязни, незрелости и нежелания израильского народа иметь с Богом личные отношения. Однако это приводит к тому, что «несущий на своих плечах» Израиль Моисей, изнемогает под этим непосильным бременем: «И сказал Моисей Господу: для чего Ты мучишь раба Твоего? и почему я не нашел милости пред очами Твоими, что Ты возложил на меня бремя всего народа сего? разве я носил во чреве весь народ сей, и разве я родил его, что Ты говоришь мне: неси его на руках твоих, как нянька носит ребенка, в землю, которую Ты с клятвою обещал отцам его?» (Чис.11:11,12). Кризис лидерства в жизни Моисея – свидетельство того, что неоправданно долгое несение ответственности за жизнь другого человека, приводит лидера к собственному духовному и эмоциональному изнеможению. И если мы вслушаемся в следующие слова Моисея, то поймем, насколько сильно он подавлен текущим положением дел: «Когда Ты так поступаешь со мною, то [лучше] умертви меня, если я нашел милость пред очами Твоими, чтобы мне не видеть бедствия моего» (Чис. 11:15). Но не только нежелание нести ответственность за чью-то жизнь движет в данном случае Моисеем. Как и в случае с новозаветной церковью этот идеал провозглашен для того, чтобы сократить разрыв между людьми, имеющими отношения с Богом и теми, кто живет откровениями других. Мы видим, что этот идеал вновь и вновь появляется на страницах Писания, он виден как в даровании Закона еврейскому народу на горе Синай, так и в излиянии Святого Духа на учеников в Иерусалимской горнице. Никто из участников этих событий не остался обделенным, никто не был на периферии, доступ и допуск к божественному получен всеми.

Как мы видим, основная цель Моисея состояла в том, что «это знание должно быть знанием для всех», а не только для Моисея и семидесяти старейшин. Идея Петра – в том, что быть пред Богом священниками призваны все верующие, а не только представители пасторского и дьяконского составов. Поэтому также как весь народ обязан выполнять слова Закона, также весь народ обязан нести пред Богом служение.

Интересно, что до времени обновления Завета при Ездре Израиль так и не подступил к этому идеалу, так и в церкви до времени Реформации идеал Петра не был воплощен. В иудейской традиции Ездра представлен как тот, кто повторно после Моисея дает народу Тору, фактически Ездра возвращает Ее Израильскому народу, равно как реформаторы возвращают Библию Церкви. Как Тора была достоянием одних лишь священников и мудрецов, также и Библия была сокрыта от простых людей за стенами монастырей и богословских факультетов. В обоих случаях мы можем видеть переход к таким формам и способам обсуждения, которые можно назвать настоящей революцией. Суть данной революции в том, что имея свободный доступ к Божьему Закону, более нет нужды, чтобы кто-то постоянно напоминал о нем. Пророки считали идеалом^[16] состояние человека, когда Божий Закон настолько укоренится в сердце человека, что можно упразднить любые попытки напоминать о нем извне. Однако несмотря на доступность Закона, вскоре появляется необходимость толковать Закон, что снова приводит к разделению внутри народа. Адин Штейнзальц, Амос Функенштейн пишут:

Священники, поскольку они обладали закрытым знанием (назовем ли мы это знание Устной Торой или будем считать его преданием, существующим внутри клана), были ответственны за объяснение законов, и тут дает о себе знать борьба саддукеев и связанных с ними социальных слоев за сохранение такого положения вещей, при котором определенная группа людей обладает избранничеством и знатностью[17].

Ту же ситуацию мы можем наблюдать и в Церкви. Потеря «закрытого знания» означает потерю власти. Именно по этой причине все древние примитивные религии и культы окружает ореол таинственности. Только священнику или жрецу понятно совершаемое ритуальное действие, лишь у него есть власть совершать священнодействия и право трактовать волеизволения Божества. Христианство же отличается от всех прочих религий именно в раскрытии тайны, а не в ее сокрытии – Божий народ приглашен, чтобы познать таинственное. В христианстве есть множество тайн, но те, кто встал на путь ученичества, получают доступ к тайне – Бог открывает для них тайное, так что оно становится явным. И скажем больше – Бог Сам открывается тем, кто встал на путь Его познания. Однако и в христианстве можно наблюдать определенный страх священнослужителей перед потерей контроля над тайной, потерей контроля над служением.

С похожей проблемой столкнулись и ученики Христа в Евангелии от Марка: «При сем Иоанн сказал: Учитель! мы видели человека, который именем Твоим изгоняет бесов, а не ходит за нами; и запретили ему, потому что не ходит за нами. Иисус сказал: не запрещайте ему, ибо никто, сотворивший чудо именем Моим, не может вскоре злословить Меня. Ибо кто не против вас, тот за вас» (Мар. 9:38-40).

Итак, в то время, как Сам Христос не видит большой проблемы, что какой-то человек, будучи не только не призванным Христом стать Его апостолом, но даже не входивший в группу учеников, совершает служение Его Именем. Основная проблема, которой Христос уделяет внимание – это распускание худой молвы о Нем и Его служении. Ученики же Христа, одержимые вопросом главенства и первенства видели в этом серьезную проблему. Вопрос легитимности служения, становится важным даже для тех людей, которые едва выйдя из «мейнстрима» христианства, начинают сами критиковать маргиналов. Возьмем, к примеру, отца Реформации – Мартина Лютера.

 Точно также, как и ученики Христа столкнувшись с нелицензированными и неавторизированными проповедниками Евангелия, Мартин Лютер не проявил особых симпатий к появившимся на волне Реформации анабаптистам. Считая служение анабаптистов нелегитимным, Лютер противопоставляет им себя, но посмотрите, как он это делает: «Однако, когда князь или какой-то другой член магистрата [судья] призывает меня, тогда с твердой уверенностью я могу похваляться перед дьяволом и врагами Евангелия, что я был призван по заповеди Божьей человеком. Ибо заповедь Божия приходит через уста князя [призывающего меня], и это является истинным призванием»[18]. Лютер не только видит легитимность своего служения Богу в призвании гражданской властью, он идет дальше, утверждая, что только это призвание может рассматриваться настоящим: «Этот способ призвания следует всячески превозносить из-за сектантов, которые пренебрегают им и выдвигают претензию на другое призвание, когда, как они говорят, Дух, дескать, побуждает их учить. Но они лжецы и самозванцы, ибо они водимы духом не добрым, а порочным»[19].

Итак на этих примерах мы видим, что весьма не многие люди, подобно Ездре, будучи священникамм, т.е. представителем цеха закрытой профессии, тем не менее стремятся сделать знание открытым. Но что еще более важно, как на это указывают Адин Штейнзальц, Амос Функенштейн: «Представляется, что знание может вырваться наружу только таким образом (т.е. сверху вниз. Прим. авт.), а не благодаря порыву к знаниям, возникшему в низших слоях общества. Ведь в том, что касается знания, прорыв снизу – это почти безнадежное дело. Тот, кто не имеет знания, не может овладеть им силой»[20]. Знание становится доступным только в том случае, если те, кто им обладает, решат реформировать систему его передачи.

Однако те, кто сегодня обладает этим «закрытым» религиозным знанием, не спешат делиться им с другими. Появление новых обладателей того же самого продукта, часто вызывает страх перед потерей своей значимости – это все тот же страх и беспокойство, которое мы можем наблюдать у Иисуса Навина в момент получения помазания Моисея семьюдесятью израильскими старейшинами. Именно по этой причине Божий народ продолжает оставаться в невежестве, а появление в его среде людей независимых, мыслящих и обладающих знаниями почти всегда воспринимается как конфронтация, бунт и вызов.

Во все времена, мыслящие люди становились непреодолимым препятствием на пути автократий к покорению различных человеческих сообществ – мыслящим человеком нельзя манипулировать, аналитический склад ума не позволяет им стать безвольной и управляемой массой или стадом. Именно поэтому в них простой люд убеждали видеть злодеев, из-за строптивости которых вынуждены страдать «нормальные» люди. Но парадокс в том, что именно мыслящие люди оставались движущей силой человечества, и отданные ими жизни в противостоянии с системой сохранили человечество от уничтожения.

Работая над книгой, я набрел в Интернете на одну очень интересную и важную статью Дитриха Бонхёфера «О глупости», не имея возможности привести ее здесь целиком,[21] остановлюсь на одном весьма важном утверждении:

При внимательном рассмотрении оказывается, что любое мощное усиление внешней власти (будь то политической или религиозной) поражает значительную часть людей глупостью. Создается впечатление, что это прямо-таки социологический и психологический закон. Власть одних нуждается в глупости других[22].

С другой стороны Чарльз Коффин свидетельствует о том, что влияние на просвещение людей благодаря изобретению печатного станка было таким, «что императоры, цари и деспоты видели, как власть постепенно ускользала из их рук и люди становились сами себе господами»[23]. Соединив эти два утверждения в единую формулу, мы получим следующее: власть одного человека над другим питается за счет невежества последнего, и свобода от этой власти приходит вместе с просвещением. Именно это подчеркивается и апостолом Иоанном: «и познаете истину, и истина сделает вас свободными» (Иоан. 8:32). Незнание Истины заключило нас под стражу закона: «А до пришествия веры мы заключены были под стражею закона, до того [времени], как надлежало открыться вере. Итак закон был для нас детоводителем ко Христу, дабы нам оправдаться верою» (Гал. 3:23-24). Незнание Истины, лишило нас возможности верить, но познав Истину, мы обретаем возможность верить и таким образом получить свободу от того, что нас раньше порабощало: «по пришествии же веры, мы уже не под [руководством] детоводителя» (Гал. 3:23-25). Познав Истину, мы способны относиться критически к любой получаемой нами информации, мы перестаем быть падкими и доверчивыми чужим откровениям. «Все испытывайте, хорошего держитесь» (1 Фесс. 5:21). Мы можем испытать чужое откровение не иначе как познанной нами Истиной.

Идеал, провозглашенный Моисеем и Петром, так и не прижился в некоторых христианских деноминациях или определенных поместных церквях, и как мы уже поняли, этому есть свое объяснение. Примечательно, что у противников просвещения есть доводы в свою защиту. Мне чаще всего доводилось слышать о слабости пищеварения у духовных младенцев – тяжелое учение может надорвать их духовные животы. Только вот в церкви это почти всегда будет означать, что люди, попавшие в этот разряд, будут обречены на пожизненную молочную диету. Мы не позволяем людям соприкасаться с тяжелыми вопросами, потому что они могут навредить себе, могут подвергнуться стрессу. Но ведь любое обучение – это непрерывный стресс, так как нам постоянно бросается вызов и непрестанно поднимается планка.

Своим студентам я часто говорил о том, что одной из целей библейского образования является переживаемый ими кризис веры. В стенах духовных учебных заведений мы не заглаживаем шероховатости на поверхности наших взглядов и убеждений. Нет! Если мы встаем на путь познания Бога, нам предстоит приготовить себя к встрече с самыми неудобными и сложными вопросами, которые приведут нас к кризису, возможно, мы даже не найдем на них ответа. И что тогда будет с нашей верой? Мы так панически боимся, что человек может утратить веру, не найдя у нас ответов на свои вопросы, что пытаемся оградить его от любой бунтарской мысли, сомнения, вопроса, не замечая, как тем самым мы лишаем человека веры, которая может родиться только из недр человеческих сомнений, вопросов, кризиса познания. Таким образом, вместо живой и настоящей веры, мы оставляем человека лишь с жалким ее подобием, которое иначе как привычкой к религии и нельзя назвать. Но лучше было бы человека оставить с бурей сомнений, с градом вопросов, с потрясенными до самых основ убеждениями. Пусть лучше уж вера будет в нем разрушена, с тем, чтобы однажды она смогла воскреснуть, вместо того, чтобы она так и осталась не родившейся, не прошедшей испытаний, не воскресшей из могилы сомнений.

Слова, которые не говорил Господь

Ах, как удобно вы пристроились!

У вас есть закон и дурной глаз на того, кто только в помыслах обращен против закона.

Мы же свободны - что знаете вы о муке ответственности в отношении самого себя!

Фридрих Ницше

Местоимение "мы" - обычно произносят,

когда хотят избавиться от личной ответственности.

Автор неизвестен

Иногда, мне кажется, что Бог стал «пленником» наших человеческих манипуляций и «заложником» нашей воли, которую мы с уверенностью выдаем за Его собственную. Конечно, вопрос этот усложняется тем, что мы вроде бы ищем Его волю, откровения, водительство, поэтому было бы сложно обвинить нас в заведомо осознанных, тщательно спланированных «лжеоткровениях». Хотя… сфера человеческих мотивов – это такие потемки, что здесь ничего нельзя сказать наверняка.

Отправная точка религиозной риторики – утверждение «Мне сказал Бог». По этому поводу есть хороший анекдот: Скажите, а откуда вы знаете, что ваш ребе разговаривает с Богом? — Сам ребе нам об этом рассказывает. — И откуда вы знаете, что это правда? — Как откуда? Разве Господь, благословенно Имя Его, станет разговаривать с обманщиком?!

Помню, как в случае принятия решения о переезде одного хорошо знакомого нам пастора в США, счет получаемых им «пророчеств», выглядел похожим на счет во время футбольного матча. То это было два против одного пророческого голоса в пользу уехать, то это было три против четырех за то, чтобы он остался. В целом, он принял единственное разумное решение – услышать свой собственный голос, голос своей собственной совести. Казалось бы, почему не сделать этого сразу? Ответ прост: нам людям религиозным необходимо сделать Бога не просто союзником принимаемых нами решений, но выдать эти решения именно за Его суверенную волю в нашей жизни. Если вы человек далекий от религии и пока еще не успели сообразить, зачем же это может кому-то понадобиться, я отвечу: нам так спокойней. Мы боимся или не желаем признать себя причиной своих поступков; мы не готовы проявить ответственность, и способность действовать в рамках библейских норм на благо себя и окружающих. А потому мы бежим от голоса собственной совести и ответственности, и кто знает не найдем ли мы поддержку у Господа Бога? Ну, или хотя бы в Его Слове, если кто-нибудь поможет нам его «правильно» истолковать? Для тех, кто не понял: «правильно» – значит удобно. Таким образом, мы ищем «пророков» по собственному вкусу, тех, кто скажет нам именно то, что нам хотелось бы услышать.

«Изумительное и ужасное совершается в сей земле: пророки пророчествуют ложь, и священники господствуют при посредстве их, и народ Мой любит это. Что же вы будете делать после всего этого?» (Иер. 5:30-31). Когда я прочитал слова «и народ Мой любит это», то пришел в замешательство: ну как может кому-то нравиться ложь и неправда?! С другой стороны, чему здесь удивляться, если это происходит сплошь и рядом. А разве вы никогда не боялись потерять друга, сказав ему правду? Или испортить с кем-то отношения, обличив его/ее/их во грехе? Лично мне эти страхи знакомы, а судя по количеству людей, которых я сегодня могу назвать своими друзьями, они более чем обоснованы. Современного верующего все больше учат быть дипломатичным, толерантным, но по большому счету его делают просто беспринципным и бесхребетным.

Итак, конечно же, ситуация эта не была уникальной только лишь для времени Иеремии, несколько сот лет спустя апостол Павел повторит суть этих же самых слов, в своем пасторском наставлении к Тимофею: «Ибо будет время, когда здравого учения принимать не будут, но по своим прихотям будут избирать себе учителей, которые льстили бы слуху; и от истины отвратят слух и обратятся к басням» (2 Тим. 4:3,4). Павел утверждает, что людям будет нравиться лесть и им будет нравиться обращать свой слух к пустым разговорам. Удивительно, почему? Лесть успокаивает, не нужно напрягаться, чтобы что-то изменить в своей жизни – все хорошо. «Люди посредственные терпят в своём окружении лишь льстецов, что и понятно, стараниями льстеца посредственность может не считать себя таковой» (Морис Дрюон). Ладно, кажется, что с лестью более или менее понятно, но как могут нравиться разговоры ни о чем, пустые басни? Все дело в том, что разговор насыщенный полезной и обучающей информацией многих людей «напрягает», и поэтому человек не любящий учиться, быстро устает от подобного разговора, назидательной беседе он скорее предпочтет компанию, в которой можно просто потравить анекдоты, подурачиться, посплетничать и т.д. Это подтверждается словами из книги пророка Исаии:

Ибо это народ мятежный, дети лживые, дети, которые не хотят слушать закона Господня, которые провидящим говорят: "перестаньте провидеть", и пророкам: "не пророчествуйте нам правды, говорите нам лестное, предсказывайте приятное; сойдите с дороги, уклонитесь от пути; устраните от глаз наших Святаго Израилева." Посему так говорит Святый Израилев: так как вы отвергаете слово сие, а надеетесь на обман и неправду, и опираетесь на то: то беззаконие это будет для вас, как угрожающая падением трещина, обнаружившаяся в высокой стене, которой разрушение настанет внезапно, в одно мгновение (Ис. 30:9-13).

В этом отрывке Исаия говорит о людях, которые не хотят развиваться, работать над собой, знать правду, Божий закон и, самое главное они не хотят знать Бога. И хоть никто из современных христиан прямо не говорит: «устраните от глаз наших Святого Израилева», часто именно своей жизнью, он доказывает, что ничего не желает знать о своем Боге и Спасителе. Ведь мы хотим жить по своим прихотям, поступать так, как нам нравится, хотим слушать приятные и успокаивающие слова. Беседуя на тему «как слышать голос Божий в своей жизни» с одним замечательным пастором, другом и наставником, я услышал от него такую вещь: «Пророчество в том виде, в котором оно сегодня существуют в пятидесятнических церквях – это духовное младенчество. Пророчество в большей степени нужно тому человеку, который еще не научился слышать голос Божий лично». Более того, если мы рассмотрим содержание многих пророчеств, то сможем убедиться, что это не более чем «куриный бульон» для души. Не нужно быть пророком, чтобы сказать: сын мой/дочь моя, исполняй волю мою и я благословлю тебя… и далее в таком же духе. Об этом писал еще Иезикииль: «Они видят пустое и предвещают ложь, говоря: "Господь сказал"; а Господь не посылал их; и обнадеживают, что слово сбудется» (Иез. 13:6). Эту же тему развивает и Иеремия: «И сказал мне Господь: пророки пророчествуют ложное именем Моим; Я не посылал их и не давал им повеления, и не говорил им; они возвещают вам видения ложные и гадания, и пустое и мечты сердца своего» (Иер. 14:14). В этом стихе есть ключевая фраза, очень важная фраза – «мечты сердца своего». Оказывается в том случае, если Господь не посылал пророка, а тот, несмотря на это пророчествует, тогда он выражает ничто иное, но «пустое и мечты сердца своего». Казалось бы, ну почему нельзя человеку выражать «мечты своего сердца»? Не стоит недооценивать этот вопрос – слова, сказанные от имени Бога имеют критически важное значение для жизни слышащего их человека. Давайте вспомним хорошо известную ветхозаветную историю:

В Вефиле жил один пророк-старец. Сын его пришел и рассказал ему все, что сделал сегодня человек Божий в Вефиле; и слова, какие он говорил царю, пересказали [сыновья] отцу своему. И спросил их отец их: какою дорогою он пошел? И показали сыновья его, какою дорогою пошел человек Божий, приходивший из Иудеи. И сказал он сыновьям своим: оседлайте мне осла. И оседлали ему осла, и он сел на него. И поехал за человеком Божиим, и нашел его сидящего под дубом, и сказал ему: ты ли человек Божий, пришедший из Иудеи? И сказал тот: я. И сказал ему: зайди ко мне в дом и поешь хлеба. Тот сказал: я не могу возвратиться с тобою и пойти к тебе; не буду есть хлеба и не буду пить у тебя воды в сем месте, ибо словом Господним сказано мне: "не ешь хлеба и не пей там воды и не возвращайся тою дорогою, которою ты шел". И сказал он ему: и я пророк такой же, как ты, и Ангел говорил мне словом Господним, и сказал: "вороти его к себе в дом; пусть поест он хлеба и напьется воды". - Он солгал ему. И тот воротился с ним, и поел хлеба в его доме, и напился воды. Когда они еще сидели за столом, слово Господне было к пророку, воротившему его. И произнес он к человеку Божию, пришедшему из Иудеи, и сказал: так говорит Господь: за то, что ты не повиновался устам Господа и не соблюл повеления, которое заповедал тебе Господь Бог твой, но воротился, ел хлеб и пил воду в том месте, о котором Он сказал тебе: "не ешь хлеба и не пей воды", тело твое не войдет в гробницу отцов твоих. После того, как тот поел хлеба и напился, он оседлал осла для пророка, которого он воротил. И отправился тот. И встретил его на дороге лев и умертвил его. И лежало тело его, брошенное на дороге; осел же стоял подле него, и лев стоял подле тела (3Цар.13:11-25).

Мне абсолютно не ясно, что двигало пророком-старцем в тот момент, когда он принял решение солгать от Имени Бога своему собрату по цеху пророков, но результатом этой лжи стала смерть Божьего служителя, позволившего себе принять ложь.

Появление лжепророков опасно по многим причинам, однако наиболее разрушительными будут последствия, когда они приходят в жизнь человека, так и не научившегося слышать голос Бога лично. «Берегитесь лжепророков, которые приходят к вам в овечьей одежде, а внутри суть волки хищные. По плодам их узнаете их. Собирают ли с терновника виноград, или с репейника смоквы? Так всякое дерево доброе приносит и плоды добрые, а худое дерево приносит и плоды худые» (Матф. 7:15-17).

Какой плод у лжепророчества? Пара из них уже была названа Иеремией: ложь и пустота, а согласно Матфею это еще и худые плоды - скорее всего, речь идет о делах плоти. Однако вся беда в том, что духовные младенцы не могут распознать качество плода – это удел исключительно зрелых людей. Мы можем задать себе вопрос, но что же движет лжепророками? Иеремия пишет:

Ибо от малого до большого, каждый из них предан корысти, и от пророка до священника - все действуют лживо; врачуют раны народа Моего легкомысленно, говоря: "мир! мир!", а мира нет. Стыдятся ли они, делая мерзости? нет, нисколько не стыдятся и не краснеют. За то падут между падшими, и во время посещения Моего будут повержены, говорит Господь (Иер.6:13-15).

Постойте, скажет кто-то, но какая корысть пророку в пятидесятнической церкви от того, что он пророк: зарплату он не получает, денег за свой труд не берет? Дело в том, что корысть совсем не обязательно имеет материальное выражение, корыстным может быть и наше стремление к людскому вниманию, почитанию, признанию нашего авторитета и так далее.

Божий голос звучит в жизни каждого человека и чаще всего это голос здравомыслия, который может распознать каждый. Но этот голос перестает звучать, если мы его постоянно заглушаем или вообще отказываемся слушать. Тогда появляются пророки, чтобы говорить к нам от имени Бога извне, но чаще голос этот звучит уже для иной цели – этот голос станет голосом свидетеля и обвинителя на суде. «И когда ты будешь говорить им все эти слова, они тебя не послушают; и когда будешь звать их, они тебе не ответят. Тогда скажи им: вот народ, который не слушает гласа Господа Бога своего и не принимает наставления! Не стало у них истины, она отнята от уст их» (Иер. 7:27-28). Появление лжепророка среди людей разучившихся слышать голос Бога более чем опасно. Лжепророки, конечно же, будут наказаны за свои обольщающие действия. Но и народ, который утратил способность слышать голос Бога, подвергнется наказанию за свою духовную глухоту тем, что они будут введены этими пророками в обольщение[24].

 И последняя, но немаловажная деталь, которую нужно отметить. В приведенном выше отрывке из пятой главы книги Иеремии звучат такие слова: священники господствуют при посредничестве лжепророков. Другими словами в основании власти неправедных священников положена ложь пророков. Сегодня в некоторых евангельских церквях сложилась интересная практика поиска пророчества, подтверждающего легитимность принимаемого решения. Практики «хождения по пророкам» в таком ее виде мы не найдем ни в Новом, ни в Ветхом Завете.

Прошу понять меня правильно, я не против пророчества, более того верю, что пророчество – действующий дар в современной церкви и слова Павла, обращенные к церкви в Фессалониках, также актуальны и сегодня. И все же, есть что-то тревожное в том, что происходит и, наверное, неслучайно следом за словами Павла: «Пророчества не уничижайте» (1 Фесс. 5:20), – мы можем услышать: «Все испытывайте, хорошего держитесь» (1 Фесс. 5:21).

От откровения к откровенной глупости

Как-то раз мы смеялись с друзьями над ляпами, которые время от времени позволяют отпускать себе знакомые и незнакомые проповедники, как один из приятелей рассказал о случае, в который мне было тяжело поверить. Он рассказал об одном  проповеднике из крупнейшей церкви в Минске:

– В общем, он говорит, а вы знаете, почему лани, как пишет псалмопевец, стремятся к потокам вод? Потому что лани питаются змеями, и когда у них во рту горчит от змеиного яда, тогда они стремятся к потокам вод, чтобы избавиться от вкуса горечи.

 Когда он закончил все просто покатились со смеха, а я помню, что уставился на рассказчика в недоумении:

– Что, правда, так и сказал?

– Ну, этому было почти тысяча свидетелей, – улыбаясь, ответил мой приятель.

Я не мог в это поверить. Ведь здесь речь шла не просто о нехватке каких-то особых специальных знаний, человек, позволивший себе подобное заявление, был либо не адекватен, либо не имел знаний общих. Вот еще один случай, о котором я прочитал на фейсбуке и с позволения автора истории, Андрея Шпонтака, публикую здесь.

1996 год, Киев, ц. «Слово веры». ДК им. Королёва. Ст. пастор со сцены: "Братья и сёстры! Поступило предложение от активных членов церкви – ввести членские билеты в нашей церкви! Как вам это предложение?" - " У-у-у! А-а-а! Вау! Класс! Вот здорово!" Все шумят вокруг, радуются... А я замечаю, что у меня в душе чего-то радости не наблюдается. Я насторожился - ведь я тогда ещё только два года как познакомился с протестантским учением (до того, примерно два года как взялся за Библию), а близко с харизматами был меньше года – поэтому сразу стал "проверяться" на предмет, всё ли со мной в порядке: ведь все радуются, и мне вроде положено, так в чём дело? А в зале ещё радости прибавилось. Пастор: "Ну, что же, если все за, то сдавайте фотографии и по одной гривне на удостоверения. И анкеты, кто не заполнял ещё".
А мне как-то не по себе... Зачем это? Молился, отдал всё это Господу на пояснение и, ожидая в любой момент объяснения, пошёл себе по делам... На следующем служении Господь показывает мне в фойе ДК одного брата с горящим взором и направляет к нему: "Поговори с ним..." Я завожу тему и спрашиваю насчёт удостоверений: "Извини, брат, я так и не разобрался зачем они, может, ты поможешь - объяснишь..." – "Ну, как тебе объяснить!.. О, счас поймёшь – Иисус ведь вернётся, так?" - "Так", - отвечаю я с похолодевшим нутром. Неужели он сейчас ЭТО скажет?! И он сказал ЭТО: "Так вот, Он и вернётся-то за СВОИМИ! Как ты не понимаешь? Он нас и узнает, церковь свою!"
Это был шок. Говорю: "Брат, неужели Иисусу, Сердцеведцу, Богу во плоти, я буду светить корочку, чтобы Он меня узнал?! Покайся и выбрось такие мысли в мусорник..." Он меня не понял. Я повернулся и пошёл; но только я подумал, кАк мне помолиться об этом брате, чтобы он мог по-настоящему познать суть Христа, как чётко услышал в духе слова Господа: "Точно так думает и пастор, только мысли свои он выражает сложнее!"
* * * * * * *
Насколько я знаю, билеты всё-таки не ввели. Но: умишко-то, умишко – куда девать ?!..[25]

Вопрос «умишко-то, умишко – куда девать?» заданный Андреем – один из самых кровоточащих вопросов, с которым мне пришлось столкнуться за свой двадцатилетний опыт знакомства с евангельским христианством. Подобные Андрею Шпонтаку люди, придя в Церковь и столкнувшись здесь с откровенным невежеством, которое в христианской среде порой почитается и превозносится, переживают то, что можно было бы назвать «выносом мозга». Странно, но после всего услышанного и увиденного, меня еще можно чем-то удивить. Поистине справедливо ироническое выражение: «Чудны дела Твои, о Господи, но дела Твоих детей еще чуднее…»

И напоследок хочу привести еще одну истории из серии «кроха сын к отцу пришел…». Мой сын дружит с мальчиком девяти лет, с которым у них часто возникают споры на различные темы. Последний раз они спорили о количестве галактик во Вселенной. Мой сын как раз начал изучать в школе «Человек и мир», на занятиях они коснулись кое-каких тем из астрономии, предмет сильно его заинтересовал, а потому он поделился знаниями с другом... Через несколько дней друг сына пришел к нему с аргументом о том, что только неверующие люди верят во множество галактик. На что мой сын пытался возражать и приводить аргументы из полученных на уроке сведений. Спор закончился просто классической для религиозной риторики фразой: «Ну кто лучше знает мой папа-пастор или ты?». Его отец имел за плечами восемь классов школы и из прочитанных книг только букварь и Библию, но, тем не менее, сегодня благодаря тому, что он пастор он мог вполне авторитетно говорить даже о вещах, в которых абсолютно несведущ[26].

Предвидя обвинение в обобщении, отдам должное и назову имена тех пастырей, чей интеллект и жизнь вызывают у меня благоговейный трепет: Карл Барт, Дитрих Бонхоффер, Мартин Лютер Кинг Джуниор.

---

[1]Согласно Кевину Ванхузеру, все «современные дискуссии о теории и практике интерпретации, можно охарактеризовать одной фразой: «недоверие к смыслу» (Ванхузер, 2007: 13). На самом же деле мы выражаем недоверие не к смыслу, а к тому, кто мне его доносит. В конечном итоге, откуда я могу знать, что парень выступающий сегодня за кафедрой, прав, предлагая мне толкование того или иного отрывка Священного Писания, если у меня на этот счет есть иное мнение? Почему я должен принимать чье-то толкование за чистую монету? Только потому что кому-то этот текст попался до меня? Или потому что его сделали коллективным пониманием? Но разве история не знает примеров, когда именно коллективное мнение было ошибочным, а мнение индивидуума справедливым? Да и вообще, насколько правомерно такое понятие как коллективное понимание? Скорее, речь по-прежнему идет об индивидуальном понимании, которое было принято коллективом или же было ему навязано.

Сегодня кого-то можно обвинять в том, что его толкование пошатнуло авторитет Библии (Ванхудер, 2007:13), но других читателей можно обвинить в том, что их истолкование закрыло для кого-то Библию – какой смысл мне читать Библию самостоятельно, если мое истолкование или понимание может быть неправильным, тем более, что правильное истолкование было уже найдено до меня?! И сегодня проблема не в том, что «читатели перестали ответственно относиться к почетному праву истолкователя» (Ванхузер, 2007: 13), а в том, что они предпочитают вообще не брать в руки текст, а довериться его пересказу или интерпретации в чужих устах. Задача современного читателя состоит в том, чтобы иметь свое собственное понимание текста. В противном случае ему можно вообще отказаться от Библии и читать «узаконенное» истолкование текста. Но и тут от не застрахован от проблем: где гарантия, что не появятся различные варианты понимания и истолкования уже самой интерпретации текста. Это мы можем уже наблюдать в иудаизме: Талмуд служит комментарием на Писание, но помимо этого есть комментарии на сам Талмуд.

[2]Ванхузер, 2007: 21.

[3]Там же, 23.

[4]Там же.

[5]«Посмотрите, братия, кто вы, призванные: не много [из вас] мудрых по плоти, не много сильных, не много благородных; но Бог избрал немудрое мира, чтобы посрамить мудрых, и немощное мира избрал Бог, чтобы посрамить сильное; и незнатное мира и уничиженное и ничего не значащее избрал Бог, чтобы упразднить значащее, - для того, чтобы никакая плоть не хвалилась пред Богом» (1Кор.1:26-29).

[6]Шейн Клейборн. Путь: как жить по-христиански сегодня, реально изменяя жизнь к лучшему; [пер. с англ. М. Завалова]. – Москва: «Эксмо», 2010. – С. 101.

[7]Søren Kierkegaard, Provacations: Spiritual Writings of Kierkegaard, ed. Charles E. Moore (Farmington, PA: Plough, 2002), 86. Процитировано Шейн Клейборн. Путь: как жить по-христиански сегодня, реально изменяя жизнь к лучшему; [пер. с англ. М. Завалова]. – Москва: «Эксмо», 2010. – С. 208.

[8]^LXE Psalm 40:6 Sacrifice and offering thou wouldest not; but a body hast thou prepared me: whole-burnt-offering and sacrifice for sin thou didst not require. См. также Библия. Юбилейное издание, посвященное тысячилетию крещения Руси. Москва: Московская патриархия, 1988, - 551С. Данный вариант перевода сделан с варианта Септуагинты.

[9]См. Ин. 1.

[10] Том Райт, Настоящее христианство: Простые истины, которые изменят вашу жизнь; пер. с англ. М. Завалова. – М.: Эксмо, 2010. – С. 80.

[11]«И сказал Ахаз: не буду просить и не буду искушать Господа» (Ис.7:12).

[12]Ср. Ис.7.

[13]Я не имею здесь ввиду ситуации вроде падающих с потолка ангельских перьев и появляющихся у прихожан золотых пломб. Не хочу судить об этих явлениях, мне это в принципе не интересно.

[14]Это было позицией и фарисеев. См. Хаям Маккоби, Революция в Иудее. пер. с англ. А. Членова. – Москва/Иерусалим: Мосты Культуры/Гешарим, 2007. – С. 163.

[15]В свое время эту формулу вывел Блаженный Августин в контроверсии с донатистами.

[16]Особенно хорошо это отмечено у Иеремии.

[17]Адин Штейнзальц, Амос Функенштейн. Социология невежества. Москва: Институт изучения иудаизма в СНГ, 1997.

[18]Мартин Лютер, Лекции по Посланию к Галатам. «Фонд Лютеранское наследие», - 1997. – С. 20.

[19]Там же С. 19.

[20]Адин Штейнзальц, Амос Функенштейн. Социология невежества. Москва: Институт изучения иудаизма в СНГ, 1997.

[21]Я делаю это в конце книги в разделе примечаний.

[22]Бонхеффер Дитрих, О ГЛУПОСТИ. "Сопротивление и покорность". "Вопросы философии", 1989, N 10. Источник: Страница Свято-Филаретовского Института.

[23]Charles Carleton Coffin, The Story of Liberty (New York, 1878), p. 79.

[24]См. прим. Иер.23:1-40 в конце книги.

[25]http://www.facebook.com/#!/profile.php?id=1161986259

[26]Сразу же оговорюсь, что среди знакомых мне пасторов этот пример скорее будет исключением, чем правилом. Пример, который я привожу, подчеркивает характер аргументации в спорах многих христиан.